Вернувшимся в Северное Причерноморье скифам далеко не сразу удалось там утвердиться и занять то господствующее положение, в каком их застал Геродот в третьей четверти V в. до н. э. Не следует забывать, что они явились не обремененными добычей победителями, а разгромленными беглецами, сумевшими унести с собой лишь небольшую часть своего имущества. Да и число их не могло быть значительным, так как многие погибли в войнах, а часть успела влиться в среду местного азиатского населения. Первой задачей вернувшихся на землю своих предков скифов было овладение необходимыми средствами существования — скотом и территорией для кочевания. Они как ушли, так и вернулись скотоводами-кочевниками и, естественно, были заинтересованы в территории, наиболее благоприятной для развития своего хозяйства, какой было степное Поднепровье, в частности низовье Днепра с его угодьями, пригодными для зимнего содержания животных на подножном корму.

Появившиеся вместе с этими скифами богатые погребения с вещами азиатского происхождения сложностью своего устройства и ценностью инвентаря далеко уступают могилам киммерийских царей Прикубанья. Собственно говоря, известно всего два погребения, принадлежавших скифским царям, относящихся ко времени, немедленно следующему за возвращением скифов из Азии. Это так называемый Мельгуновский клад — комплекс вещей, случайно обнаруженных в Литом кургане близ Кировограда, и жалкие остатки погребения у слободы Криворожье на реке Калитве в бассейне Северского Донца. Подробности устройства того и другого точно не установлены. Вещи Мельгуновского клада, хотя и победнее и выполнены из золота с большой добавкой серебра, близко сходны с келермесскими, может быть, даже изготовлены в одной мастерской. Меч в ножнах, обложенный в данном случае скорее электром, чем золотом, представляет такое же сочетание восточного и скифского стиля и близко сходные сюжеты изображений. На перекрестье меча вместо гениев по сторонам священного дерева — две геральдические фигурки лежащих козлов с повернутой назад головой, но на верхнем конце ножен такая же, как в Келермесе, композиция с гениями по сторонам стилизованного дерева. Вдоль ножен фигуры фантастических животных (на этот раз все они с человеческими руками), держащих лук со стрелой. На наконечнике ножен — геральдические скорченные фигуры львов. Лопасть для подвешивания также обведена стилизованными головками птиц и украшена фигурой оленя в скифском стиле. Греко-ионийской по сюжетам изображений и стилю является золотая лента с фигурами обезьяны и двух видов птиц, Типично скифскими чертами отличаются семнадцать золотых блях в виде птицы с раскрытыми заостренными крыльями, вероятно составлявших украшения пояса. Здесь так же, как в Келермесских курганах, имеется золотая диадема из трех рядов цепочек, пропущенных сквозь девять розеток, с гроздьями подвесок на цепочках по концам, бронзовая застежка (костылек) с головками львов на концах, серебряные с позолотой части трона и сорок бронзовых наконечников стрел листовидной и трехгранной формы с втулками, некоторые с шипами. Ничего относящегося к конскому снаряжению в составе клада нет.

В Криворожском погребении найдены: золотой обруч неизвестного назначения, который А. П. Манцевич без достаточных к тому оснований считает венцом для украшения кол околовидного шлема, серебряная головка быка, по определению Н. Д. Флиттнер и Т. Н. Книпович, вавилонского происхождения, вероятно, относящаяся к украшениям трона (табурета),и греческий сосуд типа Фикелура с горлом в виде головы барана. Н. А. Сидорова датирует сосуды этого типа второй или третьей четвертью VI в. до н. э.

Горло другого фигурного сосуда в форме головы быка было найдено в кургане близ хут. Большого на реке Цуцкан, притоке реки Чир (Хоперского округа)? К сожалению, обстоятельства, при которых была сделана эта находка, и то, сопровождалась ли она какими-либо другими вещами, осталось неизвестным. Этот сосуд Н. А. Сидорова относит к середине VII в., а Дж. Бодмэн—к последней трети этого века (630—600 гг.). Находка эта важна как указание на то, что криворожское погребение было не единственным в этой части степи. Ни путем обмена, ни в качестве даров от греческих мореплавателей оба эти сосуда в Донскую степь попасть не могли. Скорее всего они принесены скифами, по пути из Азии оказавшимися за Северским Донцом и уже оттуда двинувшимися на запад к Днепру.

По сведениям Г. Ф. Миллера, при раскопках Литого кургана в 1763 г. сбоку насыпи в верхней ее части было найдено сооружение из каменных плит, видимо, типа ящика, в котором и помещались составившие клад вещи. Ниже насыпь состояла из перегорелой земли, смешанной с углями, перегоревшими костями и остатками расплавленного металла. Криворожская находка, по донесению сотника Черноярова, была сделана при раскопке небольшого кургана высотою всего в 0,35 м и диаметром в 3,25 м, под насыпью которого встретились мелкие обломки костей, дубовые угли и мелкие части «перегоревшего вещества ярко-зеленого цвета», т. е. окиси бронзы. В обоих курганах сходная картина — погребения посредством трупосожжения с подхоронением вещей, уцелевших от огня. Оба погребения найдены далеко одно от другого: одно в междуречье верховий Ингула и Ингульца, а другое на одном из левых притоков нижнего течения Северского Донца, оба в пограничье степи с лесостепной полосой и оба,- вероятно, оставлены скифами, еще не обосновавшимися на определенном месте и обеспечивавшими свое существование за счет населения лесостепной полосы.

Вернувшиеся из Азии скифы получили название «царских» — «саи», вероятно, потому, что были объединены под властью царя, одного из уцелевших членов династии, возглавлявшей их в Азии. В положении скифского царя, а не только во внешних признаках его достоинства, представленных вещами из царских погребений, сохранялись черты, заимствованные у восточных владык. Сопряженная с организованностью и дисциплиной царская власть давала существенные преимущества вернувшимся скифам сравнительно с туземным населением Северного Причерноморья, раздробленным на отдельные мелкие образования.

То обстоятельство, что одно из ставших известными царских погребений было впускным в более древний курган, а другое обозначено незначительной насыпью, конечно, не случайно, а указывает на неустойчивое, непрочное положение оставивших их скифов, а нахождение их в значительном отдалении друг от друга — на отсутствие у них определенной, закрепленной за ними территории. В донецкой степи других ранних, а тем более сколько-нибудь богатых скифских погребений не обнаружено, пребывание там вернувшихся из Азии скифов, видимо, было непродолжительным. Но и в Поднепровье, где они в дальнейшем укрепились, не только богатых, но и ранних погребений очень мало, что невозможно объяснить случайностью археологических открытий. В Поднепровье раскопаны сотни степных курганов, но число определенно скифских ранних погребений в них незначительно, да и те все впущены в насыпи эпохи бронзы.

Выше уже говорилось, что не все скифы переселились в Азию, что на месте остались земледельческие скифские племена, да и часть кочевников продолжала жить в Северном Причерноморье. К последним и следует относить немногочисленные погребения VII—VI вв. до н. э. в степи, такие, как указанные выше погребения с бронзовыми двукольчатыми удилами и железным оружием.

Потомки оставшихся в Северном Причерноморье кочевых скифов составили тех скифов-номадов, которых Геродот отличает от скифов-царских, хотя те и другие вели одинаковый образ жизни наговорили на одном языке. С этими-то кочевыми скифами и пришлось скифам-царским выдержать борьбу для того, чтобы получить себе место для поселения в поднепровской степи.

Геродот сохранил легенду о длительной и упорной войне, которую вели вернувшиеся из Азии скифы, с детьми, прижитыми с рабами остававшимися в Причерноморье женами ушедших. Скифы долго не могли одолеть детей рабов, оборонявшихся за земляным валом и рвом, вырытым ими поперек перешейка, отделявшего не то Крым от лежащих к северу степей, не то Керченский полуостров от остального Крыма. Вернувшимся скифам, т. е. скифам-царским, удалось подчинить их только после того, как они вышли против них не с оружием, ах бичами. Не покоренные оружием дети рабов не могли устоять перед бичами, в чем и сказалась их рабская природа (IV, 1—4). Конечно, это только легенда, и притом созданная в рабовладельческой среде, но в ней получили отражение вполне реальные отношения между завоевателями и побежденными, какими в данном случае были скифы различной исторической судьбы. Скифы-царские оттеснили скифов-номадов в степной Крым и заняли степи Нижнего Поднепровья.

Одним из древнейших погребений скифов-царских в степях Нижнего Поднепровья, по-видимому, является открытое в кургане, № 3 у с. Нижние Серогозы Запорожской области. Здесь во впускной могиле с подбоем вдоль уличной стороны, прикрытым досками, находился скелет втиснутого в узкий подбой покойника, при котором были полый костяной наконечник в виде головки грифона с загнутым крючком клювом и дополнительными схематическими птичьими головками, вырезанными и на нем, и на голове, бронзовый листовидный, со втулкой и костяной пирамидальный наконечники стрел и четыре костяные пуговицы. Судя по бронзовому наконечнику стрелы, это погребение относится к VI в. до н. э., хотя едва ли раньше середины этого столетия.

Другие погребения скифов-царских в нижнеднепровской степи в VI в. до н. э. тоже впускные, но в неопределенных по устройству могилах. Из них отметим погребение у с. Константи-новка Мелитопольского района той же Запорожской области. Из него происходят бронзовые удила со стремявидными концами и костяными трехдырчатыми псалиями, а также две бронзовые бляшки в виде свернувшегося зверя. К их числу относятся упомянутые погребения с бронзовыми удилами со стремявидными концами у с. Большая Белозерка в небольшом кургане возле Цимбаловой могилы и погребение № 1 у с. Черногоровки Изюмского района.

Единственным основанием для отнесения этих погребений к скифам-царским являются найденные в них произведения звериного стиля и бронзовые удила со стремявидными концами, появившиеся со скифами, вернувшимися из Азии, хотя и такие удила, и звериный стиль еще в VI в. получили в Северном Причерноморье широкое распространение в вошли в бытовой обиход не только царских, но и дру1их скифов. Тот факт, что среди ранних скифских погребений в степи, принадлежали ли они скифам-царским или номадам, нет отличающихся хотя бы относительным богатством инвентаря и величиной индивидуального, т. е. насыпанного над данным погребением кургана, вероятно, указывает на то, что скифы-царские в это время еще не выделялись богатством среди остального населения степей. Дорогие художественные вещи, принесенные скифскими вождями из Азии, уже ушли вместе с ними в могилы, а новые поколения царей еще не успели, да и не могли обзавестись вещами соответствующими их социальному положению. Для них еще не устраивались и столь пышные похороны, какие известны для более позднего времени.

У Геродота имеется описание похорон скифского царя. Труп покойного бальзамировали, освобождая его от внутренностей, заменяемых душистой травой, а затем обвозили на повозке по всем подвластным ему племенам, члены которых выражали скорбь по поводу его смерти тем, что обрезали волосы и наносили себе кровавые раны. Через сорок дней после смерти покойника доставляли к месту погребения, где к этому времени уже была вырыта глубокая могила, в которой и помещали умершего на специальном ложе под балдахином на воткнутых в землю копьях. Вместе с покойником в могилу клали его наложницу, ближайших слуг, как-то: оруженосца, виночерпия, глашатая и конюшего, по голове разного скота и дорогие вещи, сделанные из золота. Над могилой насыпали большой курган а по истечении года на нем устраивались поминки, при которых убивали пятьдесят слуг и столько же лошадей. Трупы тех и других насаживали на колья так, что люди находились верхом на лошадях, и расставляли их вокруг кургана (IV, 71—72).

Скифских царских погребений, полностью соответствующих описанию Геродота, не найдено, но характерные их элементы в виде сопровождающих знатного покойника в могилу людей> коней и дорогих, впрочем, не только золотых вещей обнаружены в ряде курганов, относящихся, однако, не к V в. до н. э., когда был написан труд Геродота, а к следующему, IV в. до н. э. Принимая во внимание небольшое число раскопанных скифских погребений V в,, к тому же оказавшихся разграбленными, надо полагать все же, что близкий к описанному Геродотом обряд, царского погребения существовал уже к его времени. Составляя свое описание, Геродот не мог дать картину полностью соответствующую действительным похоронам скифского царя, так как пользовался для этого не личными наблюдениями, а рассказами да к тому же не все отмеченые им детали погребения могли сохраниться до нашего времени. Тем не менее, у нас нет оснований не доверять Геродоту. Из его описания следует, что сложный, пышный обряд царского погребения, известный по курганам IV в. до н. э., сложился еще до времени Геродота, т. е. до середины V в.

Кладбище скифских царей, по Геродоту, находилось в местности Герра, где протекала одноименная с ней река, служившая границей между землями скифов-царских и скифов-номадов (1, 56). Местоположение кладбища скифских царей времени Геродота остается неустановленным, но несомненно, что оно находилось в Нижнем Поднепровье, так как только до этого кеста, говорит Геродот о стране Герра, Днепр был известен (по-видимому, имея в виду перегораживающие реку пороги). Богатые скифские погребения разбросаны по обе стороны Нижнего Днепра и не образуют единого кладбища, что не исключает существования среди них групп, принадлежавших отдельным знатным, семьям скифов, в том числе и семейных кладбищ (скифских царей. Богатые погребения в нижнеднепровской степи появляются только в самом конце. VI в. до н. э. Одно их них, по-видимому, впущенное в насыпь более древнего кургана, обнаружено кладоискателями возле г. Херсона. От расхищения в нем уцелело женское ожерелье из золотых подвесок с зернью и эмалью и золотых же сердоликовых и пастовых бус. Самую ценную находку представляют части греческого бронзового зеркала с ручкой в виде одетой женской фигуры со зверями — богини Кибелы. Там же найден ионийский лощеный сероглибяный сосуд. Судя по всему, это было погребение знатной женщины, среди украшений которой преобладали вещи греческого происхождения.

Другое богатое, на этот раз мужское погребение, но тоже впускное было устроено в насыпи кургана Острая Могила у с. То-маковка Днепропетровской области. Кроме золотой гривны и усеченно-конусовидной «ворворки», представляющей, судя по величине, скорее всего верхнюю часть головного убора, в нем был железный меч в обложенных золотом ножнах. На сердцевидном перекрестье ножен представлены в рельефе два изогнутых хищника в геральдической схеме, а ниже вдоль верхней части ножен расположен ряд из напаянных маленьких штампованных бляшек в виде львиных головок. Дырочки сбоку у этой части ножен означают место прикрепления несохранившейся боковой лопасти для подвешивания к поясу. Снизу эта часть ножен ограничена пояском из заполненных голубой эмалью треугольников. Отдельно выполненная нижняя часть ножен — наконечник — украшена сверху орнаментированными сканными спиралями, пояском и рядом расположенных ниже его, миндалевидных фигур с эмалью. Ножны явно не туземной работы, а выполнены вероятно, в одной из северочерноморских греческих мастерских. Того же происхождения серповидная бляшка с треугольниками зерни и эмалью. К концу VI — началу V в. до н. э., как датируется это погребение, греки уже прочно обосновались в Северном Причерноморье и находились в тесных связях со скифами. Томаковское погребение уже похоже на царское, хотя и не содержит всех признаков царской могилы, указанных Геродотом.

В V в. до н. э. появляются погребения под специально насыпанными курганами, а могилы для них получают сложное устройство в виде подземной камеры, соединенной коридором с входным колодцем. Это так называемые катакомбы, Два кургана с катакомбами раскопаны близ станции Михайлово-Апостолово между Днепром и Ингульцом в Херсонской области. В первом из этих курганов — Бабы — было много предметов художественной бронзы. Это части двух гидрий, ручка одной из которых украшена скульптурным изображением крылатой сирены, две ручки лутерия и бронзовый светильник с четырьмя рожками и высоким стержнем для подвешивания. Здесь же найдены поддон и ручка серебряного килика, золотая подвеска и маленькие золотые бляшки в виде лежащих зайцев и львов. Все эти вещи датируются V в. до н. э., но вместе с ними находились еще сероглиняная плоскодонная амфора и часть краснофигурного аттического скифоса, не противоречащие указанной дате, но и не уточняющие ее. Почти все эти вещи, сохранившиеся от разграбления, греческого происхождения.

Из кургана Бабы происходят еще две интересные вещи. Это золотая треугольная пластинка со штампованным изображением оканчивающейся копытом ноги и пальметки в выемке возле ее бедра и золотая фигурная пластинка с двумя геральдически сопоставленными головами кабана. Обе эти пластинки с дырочками по краям, указывающими, что они прикреплялись к деревянной основе, скорее всего к стенкам сосудов. Оба сюжета, представленные на этих пластинках, известны и другим памятникам скифского искусства, но в формах их отчетливо выступают признаки, если не греческого мастерства, то греческого влияния, что находится в полном соответствии с греческим происхождением другого, найденного как в данном, так и в прочих степных скифских погребениях этого и более позднего времени бытового инвентаря.

В погребении под вторым курганом Раскопана Могила уцелело меньше вещей, но среди них оказался великолепный бронзовый котел с тремя рельефными фризами на поверхности — верхний из них образован чередующимися кружками и букраинами, средний — пальметками, а нижний — крупными треугольниками. Это характерные греческие орнаментальные мотивы, свидетельствующие, что, несмотря на свою туземную форму, котел вышел из греческой мастерской. Погребение в Раскопаной Могиле относится, судя по фрагменту амфоры, к более позднему времени, чем в кургане Бабы, — к самому концу V или даже к началу IV в. до н. э.

Концу V или началу IV в. принадлежит не тронутое грабителями впускное погребение в боку кургана № 5 у с. Архангельская Слобода, раскопанного в 1969 г. Основное катакомбное погребение под насыпью этого кургана оказалось ограбленным, но боковое хорошо сохранилось. Оно было помещено в длинной перекрытой досками яме. Скелет лежал в деревянном гробовище головой на запад. Погребенный воин сопровождался оружием — двумя копьями и тремя колчанами с 450 стрелами с бронзовыми наконечниками. На шее у него была массивная золотая гривна с львиными головками на концах, а на теле множество золотых бляшек, среди которых находились бляшки со сценой терзания оленя львом. Один из колчанов был обит двенадцатью золотыми бляхами с изображениями кабана, собаки и пантеры, терзающей человеческую голову. В тайнике в западной стене могилы стояла деревянная чаша, от которой сохранились золотые обивки с изображениями рыб. Изображения на бляшках из этого кургана выполнены в скифском стиле в формах, свойственных произведениям V в.

Характерная для скифов-царских катакомбная форма могилы не связана своим происхождением с того же рода могилами ката-комбной культуры эпохи бронзы; ъ Северном Причерноморье нет памятников, свидетельствующих о такой преемственности. Происхождение этой формы могилы у скифов неизвестно. Возможно, что она возникла в подражание скальным склепам Ближнего Востока, подобным тем, в каких хоронили персидских царей. У скифов-царских в IV в. до н. э. катакомбная могила стала этнографической особенностью всего народа.

В степном Крыму, куда скифы-царские вселились только в III в. до н. э., катакомбных могил раньше этого времени нет. Погребения раннескифского времени там тоже впускные, а богатые могилы с золотом и импортными вещами столь же редки, как и в степном Поднепровье, причем по своему богатству они не уступают последним. Таков, например, Золотой курган близ Симферополя, в котором при скелете находились: золотая гривна, железный чешуйчатый панцирь, пояс с бронзовыми бляхами в виде орлов и головы грифона и меч со сходным с томаковским золотым наконечником ножен. Возле скелета обнаружена бронзовая горельефная фигурка хищника со скульптурной, обращенной в фас головой, туловище которого было покрыто золотым листком с миндалевидными гнездами для цветных вставок. По-видимому, эта фигурка украшала крышку колчана со 180 стрелами с бронзовыми наконечниками. Это единственный пример сохранившегося в целости раннего — V в. до н. э. — погребения знатного воина в степном Крыму.

Редкие вещи найдены в 1964 г. в насыпи кургана у с. Ильичево в восточной части Крымского полуострова. Это уже известная нам большая золотая «ворворка» в виде усеченного конуса с небольшим отверстием посредине плоской вершины, сходная с найденной в Острой Томаковской Могиле, золотая гривна и три золотые обивки, две из которых со штампованными изображениями. На одной из них головка оленя, обрамленная стилизованными птичьими головками и розетками, а на другой — фигура лежащего оленя со стилизованным птичьими головками рогом. В грудь оленя впился зубами хищник, голова которого выступает из-за туловища жертвы, а лапа охватывает плечо. Средняя часть пластины выломлена, и туловище хищника над спиной оленя не сохранилось. В круп оленя вписана птица с обращенной назад головой, а перед оленем извивается змея. Эти изображения стилистически сближаются с произведениями, происходящими из 4-го Семибратнего и 1-го Елизаветовского курганов, о которых речь будет ниже, и, как и они, датируются второй половиной V в. до н. э. Находка в целом, по всей вероятности, состоит из вещей, извлеченных из каменной гробницы, находившейся в насыпи более древнего кургана, солдатами, сооружавшими на нем укрепления во время второй' мировой войны, но не унесенных ими с собой, а зарытых тут же в землю. Каменная гробница, найденная в Ильичевском кургане, принадлежит к кругу такого же рода памятников с каменными ящиками, распространенных в Восточном Крыму и характерных в большей мере для тавров, нежели для скифов.

Другое, нетронутое грабителями, но более позднее погребение в степном Крыму между реками Качи и Альма было раскопано проф. Ю. А. Кулаковским и поэтому носит его имя. Над могилой в виде четырехугольной ямы, перекрытой деревом и заваленной камнями, насыпан специальный курган, чем она в первую очередь и отличается от предшествующего погребения. При скелете сохранились меч, копье, колчан со стрелами, точильный брусок и две бронзовые бляхи, одна из которых представляет сильно согнутого зверя с перевернутой в обратную сторону задней частью туловища, а другая — тоже хищника, свернувшегося кольцом. Обе фигуры уплощенные, схематизированные, с сильно искаженными пропорциями, заметно отличающиеся от выполненных в высоком рельефе хотя и обобщенных, но более реалистических изображений того же рода более раннего времени. Это погребение датируется второй половиной V в. до н. э., временем, когда и у скифов-царских распространяются курганы, специально насыпанные над богатыми погребениями, из чего как будто бы следует, что в социально-экономическом отношении крымские скифы-номады не отличались существенным образом от скифов-царских.

Событием большого значения в истории скифов была попытка вторжения в Северное Причерноморье персидского войска царя Дария I в 514 г. до н. э. Приукрашенное легендой,, оно возбудило интерес к скифам и заняло видное место в «Истории» Геродота, посвятившего скифам четвертую книгу своего знаменитого сочинения. Причиной, побудившей Дария направиться с войском в Северное Причерноморье, по Геродоту, было желание отомстить за обиды и притеснения столетней давности, причиненные скифами во время прибывания их в Азии (IV, 1). По сведениям Ктесия (V—IV вв.), идущим из персидских источников, походу Дария предшествовало нападение на побережье Скифии персидского флота под командованием каппадокийского сатрапа Ариарамна. Персы захватили при этом много пленных, в числе которых был брат скифского царя Скифарба (Скифарна) Марсагет, содержавшийся в оковах. Скифский царь направил по этому поводу Дарию оскорбительное письмо, на что персы ответили войной. Дарий стремился распространить Персидскую империю на весь тогдашний культурный мир и, в частности, подчинить черноморские колонии греков и тем самым захватить контроль над черноморской торговлей, в особенности над поступлением необходимого Греции скифского хлеба. Успешно овладев Западным Причерноморьем с обитавшими там фракийцами, Дарий двинул свое войско на северную сторону Дуная. По легенде, изложенной Геродотом, встретившие его скифы, отступая вглубь страны, заставили персов в короткий срок (за два месяца) обойти почти всю южную половину Восточной Европы. Убедившись в безнадежности преследования скифов и испытывая все большие и большие трудности со снабжением на своем предварительно опустошенном противниками пути, Дарий вынужден был уйти обратно, не добившись успеха, скифы же приобрели репутацию непобедимости (IV, 83, 97, 98, 118—142).

Описывая путь Дария, Геродот излагает имевшиеся в его время сведения о Восточной Европе и ее населении, в чем и заключается огромная ценность этой части его сочинения. Однако маршрут Дария, как он изображен в легенде, совершенно невероятен. Войско Дария в назначенный для этого срок не могло пройти на северо-восток др Волги, а затем, повернув на запад, вдоль всей лесостепной полосы, дойти до Западной Украины и только после этого добраться до построенного по приказу Дария моста через Дунай. На самом деле, как свидетельствует Страбон, Дарий, перейдя Дунай и углубившись в Буджакскую степь, подвергся опасности погибнуть со своим войском от жажды и, не дойдя даже до Ольвии — греческой колонии в устье Южного Буга, поспешил вернуться обратно (VII, 3, 14).

Трудно сказать, кем создана легендарная версия похода персов на Скифию— скифами ли, разукрасившими свои успехи в борьбе с ними, или греками, вложившими в нее свои представления о скифах и их стране. Скорее всего теми и другими вместе. По-видимому, скифы, действительно выступили против персов, перешедших через Дунай, и применили при этом единственно возможную тактику отступления и изматывания превосходящего их противника путем опустошения страны и мелких непрерывно беспокоящих неприятеля нападений. По всей вероятности, отпор персам с их стороны был организован ольвийскими греками, которым в первую очередь угрожало персидское нашествие. К этому времени греки достаточно хорошо ознакомились со скифской страной и завязали тесные отношения с ее населением.

По легенде к борьбе с персами были привлечены не только скифы, но и их восточные соседи савроматы и ряд других соседних со скифами народов. Заслуживает доверия сообщение легенды о том, что для войны с персами были созданы три соединения с особыми предводителями у каждого. Активную роль в войне сыграло только одно их них, состоявшее из правобережно-днепровской орды скифов-царских под начальством царя Иданфирса, потомка Спаргапифа, вероятно, того царя, при котором скифы вернулись из Азии. Левобережная скифская орда вместе с савромат.ами составила второе подразделение, подготовленное для войны. Что касается третьего, то оно могло состоять из скифов-номадов. Два последних соединения тоже имели свои задачи и своих предводителей, подчиненных Иданфирсу. Таким образом, ко времени нашествия Дария скифы представляли собой уже значительное объединение кочевников и реальную военную силу, на которую греки могли опереться в борьбе с персами. Участие скифов в этой борьбе не только подняло их международное значение, но и закрепило положение скифов-царских в качестве главной силы в Северном Причерноморье. По словам Геродота, преследуя персов, скифы сами перешли через Дунай и вторглись на Балканский полуостров, побуждая греков к борьбе с персами. Они предлагали совместные действия спартанцам, обещая, если те вторгнутся в Малую Азию из Эфеса, со своей стороны напасть на Персию из Закавказья и соединиться с ними в заранее намеченном месте (VI, 40, 84).

Вернувшиеся в Северное Причерноморье скифы-царские уже застали там греков и не могли не вступить с ними в тесные отношения. Древнейшее небольшое греческое поселение в Северном Причерноморье возникло на острове Березань в Днепровско-Бугском лимане еще в VII в. до н. э. В следующем, VI в. недалеко от него в устье Южного Буга была основана греческая колония Ольвия. Это был значительный город, население которого, выведенное из Милета, занималось не столько сельским хозяйством и ремеслом, сколько торговлей. На этой основе оно находилось в постоянных сношениях с окружающим варварским миром. Роль этого города в истории скифов была очень большой, через него они оказались связанными с античным миром Средиземноморья и были втянуты в систему сложных экономических и политических отношений этого мира настолько, что в конце концов превратились в одну из его периферийных частей. Античная культура распространилась в верхах скифского общества, заменяя и оттесняя ее национальные элементы, хотя массы скифов весьма ревниво относились к соблюдению отечественных обычаев.

Еще до похода Дария на скифов, в VI в. до н. э., сын скифского царя Гнура Анахарсис предпринял путешествие по Греции и настолько поразил греков своим наивным рационализмом, что был причислен к великим мудрецам. Он же, полагают, научил греков пить неразбавленное водою вино, откуда будто бы ведет происхождение выражения «подскифь» в смысле «добавь неразбавленного вина». Вернувшись на родину, Анахарсис возмутил своих соотечественников служением Матери богов по греческому образцу и был убит, за это своим братом Савлием, отцом Иданфирса (IV, 76, 77).

Другой скифский царь, Скил, живший в третьей четверти V в. до н. э., будучи сыном Ариапифа и истрианки, по-видимому, гречанки, получил греческое воспитание и предпочитал жить в Оль-вии, где построил себе дворец с мраморными сфинксами и грифонами. Он вел греческий о,браз жизни, одевался по-гречески и принимал участие в вакхических мистериях. Недовольные его поведением скифы свергли Скила с престола и поставили вместо него брата от другой матери, фракиянки, дочери одрисского царя Тирея Октамасада. Скил бежал к одрисскому царю Ситалку (умер в 425 г. до н. э.), но по настоянию Октамасада был выдан скифам в обмен за укрывавшегося у них не известного по имени брата Ситалка и казнен (IV, 78, 79). В истории Скила, кроме его эллинских симпатий, заслуживают внимания установившиеся после борьбы с персами тесные связи скифов с наиболее могущественным племенем фракийцев — одрисами. Они выражались не только в перекрестных династических браках, но и в культурном взаимодействии, в частности в распространении во Фракии некоторых элементов скифской культуры и искусства, хотя по общему развитию эллинизированные фракийцы не уступали скифам, а превосходили их. Фракийские вещи в свою очередь проникали к скифам.

Несмотря на сопротивление рядовых скифов, греческое влияние все шире и глубже распространялось в Скифии. Как мы видели, уже в конце VI в. до н. э. в богатых скифских могилах преобладают вещи греческого происхождения или скифские по форме, но греческие по исполнению с теми или иными привнесениями греческого характера. Заслуживает внимания факт более раннего и более обильного распространения греческих произведений в среде не ближайших к Ольвии кочевых скифов, а удаленных в лесостепной полосе современной Украины оседлых скифов с земледельческим хозяйством. В связи с этим следует отметить и другое обстоятельство, а именно, что у этих скифов раньше, чем у кочевников, возникают богатые погребения под специально для них воздвигнутыми высокими курганами. Из этого естественно заключить, что экономические связи греков с туземным населением были с самого начала направлены преимущественно в сторону земледельцев, а не кочевников. Ничего удивительного в этом нет, так как греки больше всего были заинтересованы в бывозе из Скифии не продуктов скотоводства, а хлеба, которого у кочевников не было и в котором они сами испытывали нужду. Хлеб греки могли получать только у земледельческого населения лесостепной Скифии. Греческие вещи к скифам-царским поступали, видимо, главным образом в качестве подношений, даров царям и вождям, а не товарного эквивалента за продукты скотоводческого хозяйства.