Среди исследователей нет единогласия относительно сущности этой социальной группы. Одни акцентируют внимание на недостаточности сведений об их положении [235, с. 142; 371, с. 38]. Другие считают майеков «крепостными», «сервами» или «рабами», труд которых использовался всеми, кто имел права на землю [115, с. 871; 166, с. 222; 193, с. 90; 213, с. 249-250; 289, с. 61; 314, с. 138; 318, с. 17; 342, с. 52; 352, с. 153; 380, с. 131]. Третьи видят в них, по сути, масеуалов, ибо положение обеих социальных групп, по их мнению, было фактически одинаковым [339, с. 122]. Четвертые полагают, что майеки — особая категория неграждан, земледельцев без общинного надела, отличавшаяся, однако, от собственно рабов [371, с. 38]. Пятые считают, что, возможно, майеки когда-то имели землю, но потеряли ее в результате военных захватов ацтеков, т.е. являлись земледельцами иного этнического происхождения, нежели ацтеки; они обрабатывали для ацтекской знати те самые земли, которые когда-то принадлежали их общине и им как общинникам [56, с. 186; 65, с. 200; 118, с. 114 — 117; 318, с. 17]. Это могли быть и индейцы (неацтеки), которые покинули свои земли в результате войн или иных политических потрясений с тем, чтобы передать себя под покровительство ацтекского тлатоани [371, с. 38].

Рассматривая вопрос в историческом плане (отчасти под влиянием описанных выше точек зрения), отдельные исследователи считают, что изначально те, кто определяются в литературе как майеки, были обычными свободными членами общины-кальпулли [318, с. 92]; однако после образования Тройственного союза и начала завоеваний создались условия для появления этой новой социальной категории, причем, естественно, сначала только в пределах Мексиканской долины, а затем, по мере расширения завоеваний, и вне ее. Прежние общинники, оставаясь на их общинном наделе, переходили на положение майеков. Ко времени тлатоани Ашайакатля земледельцы-общинники могли лишиться прав на землю, причем это коснулось ацтекских масеуалов, а не только неацтеков. Таких безземельных людей (но не рабов) уже могли посылать за пределы исконной территории на новое местожительство в качестве колонистов. Так было, например, при выводе ацтеков-масеуалов в долину Толуки, в результате чего они потеряли связь со своей прежней кальпулли [318, с. 93].

С нашей точки зрения, все сказанное выше с разных сторон отражает реальное положение этой специфической, если не несколько загадочной группы населения ацтекского государства. Для полноты картины важно подчеркнуть, что о майеках говорится практически лишь в одном источнике; в других же, когда речь идет о масеуалах-общинниках, майеки не упоминаются. Имеется в виду широко используемое в настоящей работе сочинение испанского раннеколониального автора А. Сориты [409; 410]. Правда, упомянуто о майеках в одном из принадлежащих М. Кортесу, сыну Э. Кортеса, писем, которое он направил испанскому королю, а также в записях судебных дел, связанных с именами М. Кортеса, того же А. Сориты, который силой обстоятельств председательствовал при их рассмотрении [213, с. 254]. Но в любом случае именно работа А. Сориты — основной источник по майекам. В ней сообщается, что они были земледельцами, которые обрабатывали «чужую землю» [409, с. 117] (см. также [127, с. 19], — не случайно само слово «майеки» (мн.ч. mayeque, ед.ч. maye), как уже отмечалось, переводится как «те, кто имеют руки», т.е. являются хозяевами только собственных рук [193, с. 89].

Появление майеков как социальной категории было результатом как сложных процессов имущественной дифференциации общины, появления частного владения, так и завоевательной политики ацтеков. По нашему мнению, наиболее интенсивно и масштабно превращалась в майеков часть общинников в районах, покоренных ацтеками, поскольку тлатоани очень часто награждали своих воинов землями вместе с земледельцами, обрабатывающими их. И хотя последние не становились рабами, статус их понижался, и поэтому считать их в полном смысле слова масеуалами-общинниками не приходится.

Многочисленные военные действия, подавление бесконечных антиацтекских выступлений в покоренных районах приводили к насильственному разрушению традиционных общинных структур, порождали передвижения больших людских масс. Спасаясь, некоторые из них вынуждены были селиться в новых местах. Например, когда ацтеки подчинили Чалько, многие из его жителей бежали в Уэшотцинко, где и обосновались [215, с. 248]. Правда, Уэшотцинко — город-государство, соперничавшее с ацтеками, однако аналогия в данном случае (как и во многих других) абсолютно корректна. Потерявшие связь с общиной, в ряде случаев просто уничтоженной, бывшие масеуалы оказывались перед необходимостью за определенную долю урожая обрабатывать чужие, общинные или частные, наделы (у богатых купцов, знати). Они становились «арендаторами-данниками» [409, с. 199; 215, с. 249-250; 352, с. 153; 410, с. 199]; часто их называли также «рука земли» (ацт. tlalmaitl). Правда, в одном из документов, относящихся к общине Яутепек (штат Морелос) и датированных концом 1530-х годов, т.е. временем, крайне близким к Конкисте, «арендаторы» — майеки назывались иным термином — tequinanamique [98, с. 375-376; 213, с. 255].

Особенности положения майеков, их отличие как от общинников-масеуалов, так и рабов явственно вырисовываются при рассмотрении суммы выполняемых ими обязательств. Все выплаты они делали не верховному правителю и государству, как масеуалы, но только своему хозяину [409, с. 29, 117]. Рента-дань, которую они платили, составляла часть урожая, варьировавшуюся в зависимости от числа майеков и их договора с хозяином [173, с. 72; 212, т. 3, с. 221; 409, с. 30, 117] — от 1/3 [212, т. 3, с. 221] до 1/5 [213, с. 245]. Майеки выполняли и различные повинности, хозяйственные работы — участвовали в заготовке и доставке хозяину топлива, воды, ремесленных работах и др. [409, с. 29, 117]. Они, не в пример масеуалам, были свободны от общественных работ в пользу государства и тлатоани, однако воинская повинность на них распространялась [409, с. 117].

Майекам приходилось, видимо, жить бок о бок с масеуалами, но само собой разумеется, что никаких прав на общинную землю и участие в жизни кальпулли они не имели, хотя, конечно, масеуалы и майеки могли оказаться рядом при выполнении каждым своих обязательств по отношению к знати [213, с. 251; 235, с. 142; 342, с. 52]. Майеки не могли своевольно покидать свои наделы. Это, однако, объясняется, по нашему мнению, не сходством со средневековым крепостным правом, как полагают некоторые [380, с. 131], а тем, что система взаимных обязательств связывала хозяина и арендатора. Основной массе майеков, вчерашним общинникам, жить без земли было немыслимо, они держались за нее и в случае смерти хозяина обычно переходили под покровительство (патронат) наследника. Нам не кажется поэтому натяжкой утверждение автора одного раннеколониального источника, что обычно хозяин не создавал для майеков тяжелых условий, дабы они не «поднимались против него» [409, с. 121]. Нет также свидетельств, что хозяин имел право юрисдикции в отношении майеков, т.е. он не мог насильно удерживать или наказывать их.

Кстати, на основании этих данных был выдвинут тезис, согласно которому разница между майеками и масеуалами стала очевидной только после испанского завоевания (так, общинники платили дань испанской короне, а майеки нет); поэтому именно тогда, точнее, в середине XVI в., и появляется само понятие «майеки». До прихода же европейцев, с этой точки зрения, такого специального разграничения не существовало, поскольку майеки отличались от общинников-масеуалов только в некоторых деталях пользования землей, объектом выплаты дани (государство или частное лицо), местом проживания [213, с. 254]. На эти, утверждения возникает совершенно естественное возражение: разве так уж не важны вопросы, где жил, кому делал выплаты, какие имел права на пользование землей человек раннеклассового общества? Насколько известно, это важнейшие, принципиальные моменты, определяющие его положение в обществе. Да, майеки не были рабами, но не являлись и масеуалами, защищаемыми общинной структурой. К тому же определенная часть майеков оказалась и вне важнейшего в древнем обществе родового или племенного культа. Не придавать этому значения при анализе положения майеков нельзя.

Те из майеков, которые по тем или иным причинам не попадали в арендаторы, а также получающие недостаточные для жизни доходы, могли пополнить ряды ремесленников, наняться в торговые караваны в качестве носилыциков (ацт. tlameme, tameme, ед.ч. tlamama) [156, с. 73; 351, т. 3, с. 14; 411, с. 361]. Впрочем, эту роль, как уже говорилось, могли выполнять и масеуалы-общинники в порядке общественной повинности.

Нельзя с точностью сказать, какова была доля майеков в общей массе населения. Один из исследователей даже утверждает, что процессы перераспределения земли были столь активны, что к моменту Конкисты майеки составляли до 1/3 всего населения [318, с. 93]. Однако эта цифра отражает, очевидно, ситуацию раннеколониального периода (1548 г.), когда на Мексиканском нагорье майеки составляли до 35% населения [155, с. 74]. Поэтому, видимо, правильнее будет согласиться с мнением, что в целом майеков (и рабов, кстати) было меньше, чем масеуалов, однако на частной земле знати они были преобладающими. Во всяком случае, именно такая картина наблюдалась на территории, соответствующей нынешнему штату Морелос [342, с. 52].

Майеки, как особая социальная группа, пережили испанское завоевание и с несколько измененным статусом продолжали обрабатывать земли новых хозяев. В раннеколониальных источниках они известны под названием terrazgueros [115, с. 872].