Богатый город истинного креста... Избрали управителей города, алькальдов... на рынке водрузили позорный столб, а за городом построили виселицу. Так было положено начало новому городу» [14, т. 1, с. 69]. Именно так, привычно для завоевателей начали покорение ацтекского государства испанские конкистадоры. Позорные столбы и виселицы, разгул христианского религиозного фанатизма, эпидемии, нечеловеческого напряжения труд на плантациях и в шахтах отмечали включение (официальное, но не фактическое!) коренных жителей Нового Света в общечеловеческую историю. Именно так народ и государство, контролировавшие к моменту Конкисты значительную часть Мексики, были сокрушены объективно более прогрессивным, но отнюдь не более гуманным обществом Старого Света.

Культура, почти совершенно сметенная в считанные годы, тем не менее постоянно напоминала о себе. Всем известны огромные политико-экономические последствия для Европы открытия Нового Света. Но знакомство с новыми, неведомыми ранее народами оставило свой след и в европейской культуре. Предполагается, например, что план столицы древнеацтекского государства г. Теночтитлана-Мехико послужил прообразом знаменитого идеального города А.Дюрера. Мексика нового и новейшего времени несет на себе отпечаток этой легендарной культуры, борьба за независимость Мексики на разных ее этапах велась в том числе и под влиянием представлений о ее древнем величии. Входящее в официальную государственную символику изображение орла, сидящего на кактусе, также может быть понято только в свете древнеацтекской истории. Современная Мексика — дитя не только европейской цивилизации, ее живое и оригинальное лицо неразрывно связано с древними этнокультурными корнями, которые живы на этой земле несмотря на все зигзаги истории.

Что же представляла собой древняя Мексика, точнее, предмет нашего исследования — древнеацтекское государство, самый серьезный противник испанских завоевателей к моменту их прибытия в Новый Свет? Совершенно определенно можно сказать, что наряду с месоамериканскими цивилизациями ольмеков, тольтеков, майя, миштеков, давших выдающиеся образцы культуры, представители самой последней данной группы культур — мешики, или ацтеки, — опиравшиеся на достижения своих предшественников, занимают в этом ряду достойное место (при всех сложностях изучения их цивилизации и истории).

Науке известен целый ряд знаменитых древневосточных цивилизаций. Изученные с большей или меньшей степенью полноты, они вызывают заслуженный интерес у исследователей. Что касается ацтекского государства и его культуры, то отношение к ним менялось в разные эпохи, было неодинаковым у тех или иных ученых — в зависимости от их политических симпатий и антипатий, философских установок. Соответственно, весьма широк спектр оценок и методологических приемов: мрачная ортодоксия соседствует в историографии с романтическими и прагматическими взглядами. К сожалению, до сих пор древнеацтекская культура и история чаще всего воспринимаются сквозь призму хрестоматийной «индейской экзотики», которая, в свою очередь, почти всегда сводится к чудовищной, отталкивающей практике человеческих жертвоприношений, достигшей у ацтеков, по словам отдельных раннеколониальных авторов, необычайно широких масштабов. Согласно таким представлениям, жестокие и воинственные ацтеки, с именем которых ассоциируется слепая жажда крови и убийства, были настоящим бедствием для подвластных им центральноамериканских народов. Один из современных исследователей, придерживающийся такой оценки этого общества, уверяет, что оно олицетворяло собой «мечту» и «кошмар», было привлекательным и отталкивающим, поскольку храмы и дворцы, золото и роскошь соседствовали там с кровью и изуверством жестоких человеческих жертвоприношений [180, с. 13]. Другой, подчеркивая кровожадность ацтеков, выводит даже главную формулу их образа жизни — «убить или не убить» [320, с. 27].

По нашему мнению, подобный подход, сдобренный изрядной долей эмоций, мешает увидеть в древнеацтекской культуре многое весьма важное, существенное и принципиальное, что позволило бы наконец отказаться от представлений о ней как знаменитой главным образом своими человеческими жертвоприношениями. Они, конечно, были. Однако известно, что, например, в Финикии и Китае эпохи Шан-Инь богам и духам предков приносили такие же жертвы. Таким образом, подобная ритуальная практика объединяет доколумбову Мексику и развитые культуры древнего Востока. Понятно, что вследствие этого нельзя ставить знак равенства между указанными обществами. Но из сказанного тем не менее следует, что один отдельно взятый признак не может служить краеугольным камнем при оценке сущности изучаемого общества.

Ведь не только войны и кровь характерны для древнеацтекского общества. Древние мексиканцы создали глубоко своеобразную культуру, сочетавшую в себе грандиозность и величественность храмов и пирамид, поражающий своей точностью календарь, свой вариант и стиль пиктографического письма. Их общество породило оригинальную систему мировоззрения, в котором были тесно переплетены религиозные, военные и общечеловеческие идеи. Оно выработало свою собственную идеологию и систему представлений о мире и человеке, которая определяла не только весь их жизненный уклад, но и цели, форму и содержание искусства. Это было общество, в котором отнюдь не оригинальная архаическая жестокость соседствовала с ловкой и весьма искусной дипломатией, страстной внутри - и внешнеполитической борьбой. Оно жило по древнему принципу, согласно которому боги делают историю, а человек лишь терпеливо следует своей доле. И кровь жертв, принесенных во славу или во имя ацтекских богов, вливалась в гигантскую реку крови, пролитую человечеством в целом на протяжении всей его истории. Сомнительно, чтобы вина древних ацтеков в этом была самой значительной.

Очень важно по возможности всесторонне и на уровне современного знания проанализировать общественно-экономическую и политическую структуру ацтекского общества, его основные идеологические принципы и установки. Основанием для этого служат как письменные источники, так и памятники искусства и культуры.

Важнейшими среди первых являются записки, донесения, работы раннеколониальных авторов как европейского, так и индейского происхождения (Э.Кортес, Б.Диас, Ф.Агилар, Б.Саагун, Т.Б.Мотолиния, Д.Дуран, А.Сорита, Х.Акоста, Х.Мендиета, Ф.А.Тесосомок, Д.Муньос Камарго, Ф.Л.Гомара, А.Эррера, Х.Торкемада, Ф.А.М.Чимальпаин, Ф.А.Иштлильшочитль, Дж. Карери и др. — см. [14; 31-33; 100; 128; 156; 173-175; 203; 212; 227-229; 291; 307; 308; 353; 384; 385; 388; 389; 409; 410]). Каждому из этих авторов в той или иной степени свойственны про - или антииндейские симпатии (например, Ф.Л.Гомара — ярчайший пример индеофобии, в то время как для работ Ф.А.Тесосомока характерен прямо противоположный подход); у многих в разных пропорциях сочетаются как тот, так и другой настрой в отношении прошлого аборигенов. Естественно, что это сказывалось на степени объективности сообщаемых ими сведений и выводов, которые они делали. В таких условиях очень важно, вопреки возможной предвзятости и односторонности взглядов как индейских, так и европейских авторов, выявить подлинные реалии, беспристрастно их квалифицировать и оценивать.

Главным образом к XVI в. (реже к началу XVII в.) относятся широко используемые в настоящей работе так называемые индейские кодексы.

Задолго до испанского завоевания ацтеки (опираясь на достижения более древних культур региона) создали свою пиктографическую систему сохранения и передачи информации. Она не достигла в своем развитии той стадии, которая характерна для письма древних и представляла собой смесь пиктографики (передача смысла с помощью рисунков-пиктограмм, представлявших собой, по сути, обычную иллюстрацию событий), символики (для передачи, например, слов «песня», «гимн» использовалось изображение особых стилизованных цветков, слова «вода» — сосуда, из которого выливалась вода, и т.п.), зачатков иероглифического письма (таким образом, например, передавалась топонимика и имена собственные) [351, с. 686].

В свете сказанного понятно, почему один из исследователей писал, что «чтение» древнеацтекского письма равнозначно просмотру немого кинофильма: мы знаем сюжет и имена действующих лиц, но каждый из нас перескажет проиллюстрированную кадрами историю собственными словами [80, с. 79]. Иначе говоря, ацтекские кодексы были своего рода вадемекумами, «путеводителями» по тем событиям, которым они посвящены [309, с. 15]. В раннеколониальный период некоторые из них (к сожалению, не все) были снабжены разъяснениями на европейских языках (чаще на испанском) или на науатль, языке ацтеков, с использованием латиницы. Это очень помогает исследователям при «чтении» кодексов и их интерпретировании.

В качестве писчего материала использовалась оригинальная индейская бумага, выделанная кожа, холст (исп. lienzo — «полотно», «холст»). Древнемексиканские кодексы представляли собой или стопку отдельных листов разного размера, или длинные ленты, складывающиеся чаще в виде ширмы, или гармошки. Пиктографические рукописи писались обычно разноцветными красками по определенным канонам, что превращало их в настоящие произведения искусства. Занимались их написанием специальные писцы-рисовальщики (ацт. tlacuilo). Степень развития этого искусства была столь высока, что еще в доиспанский период сложились особые художественные направления пиктографики. Особенно славилась в ацтекском государстве библиотека в г. Тескоко, где имелась своя школа пиктографики.

В кодексах фиксировались разные сведения — хронология (ацт. xiuhtonalamatl), ритуал, генеалогия, размеры землевладений, планы поселений и городов, земельные кадастры и т.п. Поэтому такие документы обычно делят на исторические, генеалогические, календарно-астрологические (прежде всего различные «книги дней» — ацт. tonalamatl, — которые использовали оракулы), мифологические, топографические, а также социально-экономического содержания (особенно важны списки, реестры, фиксировавшие выплаты дани).

Когда речь идет о кодексах и сведениях, содержащихся в них, важно иметь в виду, что, как и аналогичные памятники во всем ми-ре, они несут на себе отпечаток древней идеологии, ее приоритетов, представлений и ценностей того или иного периода. Иногда они менялись и кардинально, что сказывалось на судьбе этих памятников культуры. Так, при ацтекском правителе Итцкоатле в 1427 г., во время одного из крупных социально-общественных переворотов, по его приказу были сожжены те кодексы, которые, как он считал, неверно отражали историю, и написаны новые, в которых содержалась «истинная» ее картина (см. [52, с. 32]). Подобную корректировку истории важно иметь в виду, как и то, что древнеацтекская система летосчисления строилась на 52-летнем цикле. Каждое 52-летие делилось на четыре 13-летия, в котором год обозначался цифрой от 1 до 13 и одним из четырех возможных названий дней в древнеацтекском календаре («тростник», «кремень», «дом», «кролик») (см. табл. 1). Важно также, что в отдельных городах 52-летний цикл начинали с разных годов. Это, естественно, затрудняет историку синхронизацию событий.

Конкиста стала трагедией и для пиктографических рукописей. В 1520 г. враги ацтеков и союзники испанцев, жители города-государства Тлашкалы, войдя в Тескоко, уничтожили библиотеку и архив с древними кодексами. Осада испанцами Теночтитлана в 1521 г. привела не только к ужасающим разрушениям в городе, но и к гибели хранилища с рукописями. В ходе активной христианизации местного населения происходило массовое сожжение кодексов, как связанных с язычеством. Начало этому было положено в 1525 г. {52, с. 31-32], а своего пика подобное варварство достигло при X. де Сумарага (1468 — 1548), францисканце, первом епископе Мексики [339, с. 136]. Против этих актов вандализма выступили даже отдельные церковные авторы. Ещё жившие тогда ацтекские мудрецы (ацт. tlamati-nime), специалисты по толкованию кодексов, прятали их как могли. В итоге всех этих перипетий мы имеем в своем распоряжении лишь крохи из огромного набора рукописей, пережившие трагедию массового уничтожения. Тем не менее традиция составления кодексов оказалась столь сильной, что пережила Конкисту, первый жестокий напор религиозного фанатизма и до конца XVI в. сохранялась в раннеколониальной Мексике. К ней в конце концов оказались вынужденными прибегать и власти, реорганизовывавшие административную и экономическую структуру завоеванной страны, поскольку иные формы фиксирования данных и информации индейцы еще не освоили. Иногда испанцам была необходима информация о прошлом, тогда по их указанию разрешалось составлять кодексы, которые были фактическими копиями доиспанских, так как составлялись знатоками своего дела. Неудивительно, что среди раннеколониальных документов были и пиктографические рукописи, часто написанные уже на европейской бумаге.

Однако угасание традиции было неизбежным, постепенно утрачивались строгие доиспанские каноны, происходила европеизация изображений. В результате уже к началу XVII в. она фактически исчезает в своем оригинальном виде. Как сообщал один из авторов того периода, когда он хотел найти толкователей тех кодексов, которые сохранились, то среди многих индейцев, опрошенных им, только двое оказались достаточно сведущими.

В настоящей работе используются данные, содержащиеся прежде всего в кодексах, которые можно классифицировать как преимущественно исторические («Кодекс Ботурини» [134], «Кодекс Шолотль» [146], «Кодекс Кинатцин» [49; 285], «Кодекс из Тепешпана» [284], «Тольтеко-чичимекская история» [220], «Анналы Куаутитлана» [37], «Легенда о Солнцах» [267], «История Тлателолько с незапамятных времен» [220], «Генеалогия правителей Аскапотсалько» [199], «Дополнение к генеалогии правителей Аскапотсалько» [379], «Список правителей Теночтитлана» [270], «Список правителей Тлателолько» [271], «История мексиканцев по их рисункам» [218], «Мексиканские анналы» [38], «Трактат о правителе и знати города Сан Хуан Теотиуакан...» [393], «История Мексики» А.Теве [221]). Особое место среди пиктографических кодексов, содержащих информацию социально-экономического характера, занимает документ, известный как «Список (реестр) дани» [289]. Довольно многочисленна группа документальных источников, содержащих данные смешанного характера (экономика, история, религия), которые нельзя было проигнорировать, изучая древнеацтекское общество: «Кодекс Мендосы» [137], «Ватиканский кодекс 3738А (Риос)» [144], «Кодекс Теллериано-Ременсис» [143], «Мексиканский кодекс № 23 — 24» [138]. К ним же относятся и три, связанных общим происхождением (источником для них был ныне утраченный документ, условно называемый «Хроника X»), — «Кодекс Рамиреса» [140; 141], «Кодекс (Атлас) Дурана» [173 — 175] и «Кодекс (Календарь) Товара» [392]. Они появились между 1568 — 1598 гг. [288, с. 122]. Данную категорию документов завершает так называемый «Атлас Саагуна», или «Флорентийский кодекс» [188].

Кроме развернутых работ и хроник, кодексов, упомянутых выше, в архивах хранятся документы раннеколониального периода, содержащие короткую информацию о доиспанском периоде истории ацтеков, их общественной и хозяйственной жизни. Особый интерес они вызывают тем, что в них содержатся данные не только по центру, но и по периферии. Большинство из них составлено в XVI в., их авторы — главным образом духовные лица или государственные чиновники, имена которых не всегда известны. Сведения из таких документов использовались колониальными властями для наиболее эффективной эксплуатации народов и земель Новой Испании. Среди подобного рода работ представляют интерес «Донесения о поселениях, подчиненных сеньории Тлакопан, и о тех, которые платили дань Мехико, Тескоко и Тлакопану» [287], «Анонимное сообщение, описывающее распределение земель, какое имели индейцы во времена Моктесумы, и порядок, который они имели в их наследовании» [335], «Мнение брата Доминго де ла Анунсиасион относительно порядка, каким должны были выплачивать дань индейцы в период язычества» [322], «Сообщение Бартоломе де Сарате, жителя и рехидора Мехико, относительно истории и управления Новой Испании» [337]. К ним следует отнести и четыре следующих рукописи: «Письменное донесение брата Торибио де Мотолиния и брата Диего де Оларте дону Луису де Веласко-старшему» [111], «Мнение ордена Святого Августина относительно сеньоров и дани у индейцев, 1554» [323], «Анонимное сообщение относительно дани и других дел индейцев» [336] и «Письмо лиценциата Альтамирано Его Величеству» [109].

Любопытна и другая группа документов раннеколониального периода, в которых затрагиваются главным образом хозяйственные проблемы Мексики колониального времени. Тем не менее они могут служить важными косвенными источниками и по доиспанской экономике. Примечательны в этом отношении такие документы, как «Список рыночных цен, утвержденных судьей, Тлашкала, 1545» [268], «Постановления вице-короля о рассмотрении дел, касающихся каналов и распределения воды в районе Койоакана, 1554» [293], «Сообщение о том, как выплачивали дань некоторые города Новой Испании, о том, что можно было выплачивать в качестве дани, и о народе, который населял ее» [338], «Нормы дани города Тескоко и его провинции» [382], «Письмо брата Франсиско де Гусмана Его Величеству» [107], «Письмо Педро де Аумада Суду Мехико» [110] и «Коллективный отчет от 1532 г. относительно состояния дел и населения Новой Испании» [321].

Среди документов раннеколониального периода заслуживают несомненного внимания кодексы в виде карт или планы распределения земель, составленные на основе доиспанских традиций. Замечательный пример тому — так называемый «План на бумаге из агавы». Примером использования этой же традиции могут служить и «Кодекс Вергара» [145], «Кодекс Сан Андрес» [142] и «Кодекс из Семпоалы» [147].

Данные о системе судопроизводства в ацтекском государстве содержатся не только в фундаментальных работах раннеколониальных авторов, но и в иных источниках того же времени. Среди последних следует назвать во многом загадочную рукопись «Законы, которые имели индейцы Новой Испании» (см. [126]). Нельзя обойти вниманием и некоторые частноправовые документы данного периода, в которых вольно или невольно переплетались доиспанские и европейские юридические традиции. Особенно интересны в этом отношении тяжбы по поводу владения землей. Нередко случалось так, что индейцы, доказывая свои права, ссылались на древние установления и решения. В настоящей работе используется несколько таких документов, связанных с гражданскими и уголовными делами. Среди первых — «Завещание Мигеля Осомы, который имеет владение в Сан Франсиско Отемпан» [170] и «Завещание Хуана Рафаэля Тлакочкалкатля» [383], среди вторых — «Кодекс о процессе в Куаутитлане, 8 апреля 1568 г.» [139].

Полезную компаративную социально-экономическую информацию можно почерпнуть и из документов, содержащих сведения о соседних с ацтекским государством районах и народах. Пример такого документа — «Письмо брата Николаса де Витте досточтимому сеньору» [108].

При анализе социальных отношений, идеологам, господствующих в обществе идеалов нельзя обойтись без обращения к двум таким документам, как «Уэуэтлатлаколли, или назидания стариков», памятник, в основных своих чертах напоминающий «поучения» из древнего Египта (см. [351]), и «Мексиканские песни», бывшие не чем иным, как религиозными гимнами, исполнявшимися во время различных ритуалов [351, т. 4].

В работе частично использованы документы (кодексы) ритуального, религиозного содержания — настолько, насколько их пиктографика может способствовать анализу рассматриваемых проблем. Среди многих замечательных памятников подобного рода привлекается изобразительный материал из двух кодексов — «Кодекса Борджиа» (рис. 36) и «Кодекса Тудела» (рис. 64).

Лишь фрагментарно используются такие кодексы, как «Холст из Тлашкалы», «Кодекс Уамаштла» и «Кодекс Отласпан».

Завершая анализ кодексов как письменных источников, важно подчеркнуть, что большинство исследователей из всех названных нами выше памятников лишь относительно трех допускают возможность их доиспанского происхождения — «Кодекса Ботурини» [134], «Кодекса Борджиа» [239] и реже упоминаемого в данной связи «Реестра дани» [289].

Кроме письменных источников в настоящей работе используются изображения некоторых образцов древнеацтекского монументального искусства, предметов ритуального и культового назначения. Все они так или иначе связаны с идеологией, и обращение к ним позволяет, как кажется, лучше представить религиозно-идеологическую атмосферу, в которой существовали ацтекские общество и культура.

Что касается историографии, то представление о месте и роли древних ацтеков в мировой культуре и истории, как уже отмечалось, отнюдь не было постоянным.

Начиная с 1519 г. для европейцев стало очевидным существование ранее неизвестной им культуры. Вполне естественно, что на первых порах на этот вновь открытый, неведомый мир Старый Свет глядел глазами очевидцев — испанских конкистадоров и миссионеров, которые, в свою очередь, восприняли его с позиций и представлений привычного им европейского феодального общества, основанного на принципе вассалитета: на вершине социальной лестницы стоит могучий правитель, ниже — военная знать разных рангов, обладающая соответствующим статусом и привилегиями, свойственными феодалам; простой народ, как и положено, не имел ни прав, ни привилегий. Европейцы были ошеломлены и не скрывали своего изумления и восхищения очевидными культурными достижениями этого общества, как не скрывали они и резкого неприятия практики ритуальных человеческих жертвоприношений, описывая которые, впрочем, очень часто и очень многое преувеличивали, не всегда понимая также их реальное место в общей сумме образа жизни местных жителей (см. [14; 156; 173-175; 307; 353; 409; 410]).

Но по мере нарастания аппетитов, порожденных колониальным грабежом, возникла необходимость его оправдания, поэтому стали довольно обычными утверждения прямо противоположного свойства, общий смысл которых сводился к тому, что древнеацтекское общество — сборище кровавых дикарей, недостойных жалости. Однако такие взгляды встретили решительное возражение у части деятелей и историков раннеколониального времени, среди которых были и потомки некогда правивших индейских родов, прошедшие школу европейской науки. Они старались защитить индейцев от физического уничтожения, доказывая, что при всех, как говорили тогда, «дьявольских заблуждениях» они способны как к интеллектуальному, так и общественному прогрессу (см. [227-229; 384; 385; 388; 389]).

Эти два основных подхода (с некоторыми вариациями) просуществовали в постоянных столкновениях до второй половины XIX в., когда Л.Г.Морган в своей классической работе «Древнее общество», основываясь на разработанной им эволюционной теории, обрисовал древнеацтекское общество кануна Конкисты в категориях, которые позволяют определить его как соответствующее по стадии своего развития позднеродовой эпохе военной демократии.

Различные исследователи ацтекского общества относили его то к древневосточной модели, то к модели государства классического рабовладения. И в настоящее время в историографии древнеацтекского общества сохраняются крайние точки зрения, используются разные теории в качестве методологической основы. Все они в разной степени и форме так или иначе нашли свое отражение в соответствующих главах настоящей монографии.