В 1522 г., когда знаменитая древнеастекская столица Теночтитлан лежала в руинах и десятки тысяч ее защитников приняли смерть от испанских конкистадоров, когда судьба некогда могучего государства в общем уже была предрешена, к Э. Кортесу прибыл одетый в старые и скромные одежды (в знак смирения) правитель самого сильного противника поверженного Теночтитлана – тарасков. Это событие положило начало сравнительно мирного покорения тарасков испанцами.

Тараски, центром территории которых был нынешний мексиканский штат Мичоакан, а столица – город Цинцунцан в районе озера Пацкуаро, с древнейших времен отличались от своих соседей по языку и некоторым обычаям; эту специфику они отчасти сохранили до наших дней.

Первые сведения о тарасках испанцы получили от астеков, однако об этом народе и его культуре известно гораздо меньше, чем о тех же астеках или майя. Более или менее обстоятельные сведения о тарасках, их истории и традиционной культуре после испанского завоевания были собраны католическими миссионерами. Особые заслуги здесь принадлежат францисканцам, которые первыми увидели и описали тарасканское общество.

Самым ранним содержательным и, следовательно, самым важным из документов, описывающих общество тарасков, является «Сообщение из Мичоакана», составленное около 1538 – 1541 гг. по приказанию А. Мендосы, первого вице-короля Новой Испании (так стали называться покоренные земли). Автор, имя которого неизвестно, был францисканцем, хорошо изучившим язык, обычаи, устную традицию тарасков. В сочинении настолько точно сохранен дух традиции, что «Сообщение из Мичоакана» можно даже считать оригинальным памятником самих тарасков. Хотя часть этого документа утеряна (сохранились 143 страницы рукописи и 44 рисунка, сопровождающие ее), он все равно остается первым в ряду письменных источников по тараскам[1]. Вторым по важности источником следует назвать «Хронику провинции Мичоакан имени святых апостолов Петра и Павла» - объемистый труд, принадлежащий автору-францисканцу французского происхождения П. Бомону. Он писал свою работу уже в XVIII в. и использовал сочинения по истории Мексики, вышедшие ранее, в частности официального историка испанского короля А. Эрреры. Тем не менее, труд П. Бомона представляет интерес как одна из первых попыток систематического изложения истории Мичоакана с древних времен до XVIII в.[2]

Полезную, но менее интересную для изучения древнего прошлого тарасков информацию содержит датированная 1643 г. работа францисканца А. де ла Реа, известная под названием «Хроника Мичоакана».

К этой же группе источников может быть отнесена и еще одна «Хроника Мичоакана», написанная в первой половине XVIII в. францисканцем И.Ф. Эспиносой, использовавшим, как и П. Бомон, работы своих предшественников.

От францисканцев не отставали августинцы. Они появились в Мичоакане в 1537 г. и образовали свой первый приход в поселениях района озера Пацкуаро. Затем они стали осваивать и другие области, главным образом, в более южных регионах бывших владений тарасков, менее значимых в истории древнего народа. Поэтому информация августинцев – Д. Басаленке, Х.Г. де ла Пуэнте, М. де Эскобара, писавших свои работы в конце XVI – первой половине XVIII в., хоть и полезна, но не так интересна, как сообщения францисканцев.

Названные работы можно считать документами первого круга важности (хотя, как видим, они неравноценны). Кроме них, имеются сочинения авторов, непосредственно связанные не с Мичоаканом, а с другими районами Мексики, но так или иначе затрагивавших интересующую нас тему. Это целая группа авторов XVI в., занимавшихся изучением традиционного противника тарасков астеков – Б. де Саагун[3], Т. Мотолиния[4], Д. Дуран[5], А. Тесосомок[6], Ф.Л. Гомара[7], Х. Мендиета[8], А. Эррера[9], А. Сорита[10]. Информация о тарасках имеется и у Э. Кортеса[11], фактического первооткрывателя и завоевателя астеков. О тарасках писал и монах-францисканец Х. де Торквемада – видный историк XVIII в., внесший весомый вклад в изучение древней Мексики[12].

Среди исторических источников, так или иначе связанных с анализом доиспанского прошлого Мичоакана, нельзя не назвать кодексы (пиктографические рукописи). Приложение к «Сообщению из Мичоакана» в виде 44 рисунков, выполненных индейцами, является одним из них[13]. Другой источник, представляющий интерес для освещения и анализа этногенетических процессов в обществе древних тарасков – это так называемый «Холст из Хукутакато» (Юкутакато), составленный, очевидно, около середины – конца XVI в.[14]

Из перечисленных документов, которыми практически исчерпывается круг письменных источников по древним тараскам, только «Сообщение из Мичоакана» и труд П. Бомона – единственные памятники, полностью посвященные тараскам; все остальные содержат лишь фрагментарно информацию. Таким образом, можно констатировать, что источниковедческая база по древним тараскам довольно скудна, и исследователям всегда приходилось учитывать это обстоятельство.

То же самое можно сказать и о памятниках материальной культуры и искусства тарасков доиспанского периода. У тарасков они не столь многочисленны, как у астеков или других народов древней Мексики, поэтому археологические изыскания в районе Мичоакана приобретают первостепенное значение. Однако более или менее систематические археологические исследования в Мичоакане и сопредельных районах Западной Мексики начались лишь с середины XX в., и полная археологическая периодизация культуры тарасков все еще впереди.

Аналогичная ситуация наблюдается и в историографии. Большая часть работ (в основном в виде разделов или глав в трудах более общего характера) появилась также около середины XX в., но и в настоящее время изучающих древнюю культуру и историю тарасков немного. Для отечественных же исследователей здесь открывается широкое поле для деятельности.

Научный интерес к древним тараскам стал появляться со второй половины XIX в. В 1852 г. И. Треспеньо обследовал практически полностью разрушенные людьми и временем храмовые сооружения тарасков (так называемые yacates), а в 1886 г. англичанин Ч. Хартфорт и священник Д. Рейес Корал произвели первые раскопки. Настоящий прорыв в изучении тарасков связан с именем современного мексиканского художника Д. Риверы. Он первый опытным взглядом профессионального художника оценил достоинства древнетарасканской керамики и стал ее коллекционировать[15]. Так, с конца 1930-х годов тараски стали фигурировать как самостоятельный объект научного исследования.

Что касается изучения важного вопроса о происхождении тарасков, следует отметить, что сами тараски воспринимали свое прошлое сквозь призму религиозно-мифологической традиции. Географически и исторически тараски были связаны а астеками, что нашло отражение в легендарно-мифологических повествованиях, в той или иной форме объединяющих эти народы. При этом нужно подчеркнуть, что в языковом отношении тараски и астеки принадлежат к двум самостоятельным семьям.

Согласно этногонической традиции, сохранившейся в астекских источниках, народы, составлявшие некогда население государства астеков (и особенно его центра – Мексиканской долины) жили в некоей северной прародине, называвшейся Астлан (Aztlan). Однажды их бог Уицилопочтли (Huitzilopochtli) приказал народу покинуть Астлан и отправиться в другую страну, «землю обетованную», где народ должен был обрести родину и достойное место в истории. Поскольку эта новая земля не была им указана определенно, то многие годы люди кочевали, переходя с места на место. Некоторые из районов, которые они проходили, были вполне подходящими для заселения. Бог, однако, не давал разрешения остаться в этих местах. Более того, Уицилопочтли беспощадно наказывал тех, кто осмеливался его ослушаться. Так случилось и когда очередным пунктом остановки народа оказался безлюдный, но чрезвычайно благоприятный для жизни район озера Пацкуаро на территории нынешнего штата Мичоакан. Поскольку в озере водилось очень много рыбы, пришельцы дали этой области название Мичоакан (Michoacan), что в переводе с языка тарасков означает «местность, богатая рыбой» или «местность рыбаков».

Немецкий американист конца XIX – начала XX в. Э. Зелер давал иную расшифровку названия. По его мнению, слово Мичоакан – не тарасканское: оно восходит к астекскому чальчимичуакан (chalchimichuacan) – «запад». Хотя земли тарасков действительно находились на запад от государства астеков, тем не менее эта версия перевода не считается учеными удачной. Согласно третьей версии, это название происходит от близкого по звучанию тарасканского слова мичамакуан (michamacuan) – «быть возле воды», «жить возле воды»[16]. Но и этот перевод имеет мало сторонников. Как бы то ни было, в астекских кодексах Мичоакан, страна тарасков, обозначался изображением рыбы, что подтверждает первый из предложенных выше вариантов перевода этого слова.

Кроме рыбы, на озере водилось много водоплавающей птицы, а в лесах вокруг изобиловала дичь. Вполне вероятно, что люди решили, что это и есть обещанная им богом земля. Однако когда жрецы обратились к божеству с вопросом (общение происходило в форме вещих снов), то получили отрицательный ответ. Тогда жрецы осмелились просить у Уицилопочтли разрешения поселиться здесь хотя бы части народа, - чтобы такая прекрасная земля не оставалась безлюдной. Такой план бог встретил благосклонно, а для осуществления его жрецы, по совету самого Уицилопочтли, пошли на хитрость. Однажды, когда часть мужчин и женщин купались в озере, другие взяли их одежды и ушли. Как сообщают источники, люди, коварно покинутые соплеменниками, были этим так рассержены, что не стали даже пытаться их догнать и остались жить в Мичоакане. Они намеренно изменили стиль одежды, язык, обычаи и дали, таким образом, начало особому народу Мексики – тараскам[17].

Этот сюжет – астекский по происхождению. Примечательно, что тарасканских повествований подобного рода не сохранилось. Такой важный источник как «Сообщение из Мичоакана» ничего не говорит о близости астеков и тарасков; впрочем, он вообще не касается темы происхождения тарасков, что, видимо, связано с утратой части рукописи[18].

Подобные повествования, которые, конечно, не могут служить надежным источником информации, вместе с тем оказали определенное влияние на ученых. Так, не в последнюю очередь благодаря им, некоторые авторы связывают происхождение тарасков (имеется в виду первоначальный район расселения) с северо-западными районами Мексики – территорией у границ современных мексиканских штатов Мичоакан, Гуанахуато, Халиско[19]. Историк Х. Корона Нуньес выдвинул предположение о близости языка тарасков и зуньи – индейского народа, живущего в бассейне реки Рио-Гранде в районе современного штата Нью-Мексико в США. Опираясь на один из раннеколониальных кодексов, он утверждал, что какое-то время территория тарасков включала эти земли[20].

Другие ученые, не обращая внимания на приведенный выше астекский сюжет, допускают возможность происхождения тарасков из южных и юго-восточных (по отношению к Мичоакану) пределов Мексики – с территорий современных штатов Герреро и Оахака, где жил древний народ миштеков. Согласно этому варианту, древние предки тарасков как-то связаны с народом, который пришел в Мичоакан, преодолев реку Бальсас в Западной Мексике[21].

Еще одна версия ведет происхождение тарасков из Южной Америки. В качестве аргумента в пользу этого приводится якобы существующее сходство между отдельными орудиями, использовавшимися в Мичоакане и в Перу. Находят и некоторые общие черты, в первую очередь, в фонетике, в языках тарасков и отдельных народов Южной Америки[22].

Сторонники теории южноамериканского происхождения предков тарасков ссылаются не только на данные лингвистики. В одном из отчетов, посланных испанскому королю в 1525 г., сообщается, что среди аборигенов устья реки Бальсас существует предание о том, что в прежние времена сюда периодически приходили морем на каноэ люди с земель, располагавшихся на юге. Они доставляли товары из своей южной страны. Порой пришельцы оставались на несколько месяцев (особенно, когда море штормило и нужно было переждать непогоду). Предполагается, что часть этих «гостей с юга» могла поселить здесь постоянно, дав, таким образом, начало тараскам[23].

Проблему представляет не только происхождение этого народа, но и его название. Ряд источников («Сообщение из Мичоакана», П. Бомон, А. Эррера и др.) относит происхождение слова тараски (tarasque) ко времени появления здесь испанцев: индейцы называли испанских солдат, бравших в жены тарасканских женщин, tarasque – «зятья»; испанцы, часто слыша это слово, сочли его самоназванием народа[24].

Иную версию предлагает францисканец Б. де Саагун: народ получил свое название от имени одного из племенных богов – Тараса[25]. Кроме того, в рукописи словаря тарасков XVI в. упоминается слово tares (и его производные) в значении «идол». Такое объяснение происхождения этнонима тараски имеет право на существование, хотя исследователи отдают предпочтение первому варианту (тараск – «зять»)[26].

Кроме этнонима тараски с этим народом связывается также название пурепеча (purepecha). Согласно одному из толкований, оно означает в переводе «работающий человек». Иногда оно трактуется как самоназвание народа, хотя по своему фактическому смыслу и применению служило обозначением низших слоев общества, прежде всего общинников, т.е. имело смысл скорее социальный, чем этнический. Использовалось оно и в качестве понятия «народ», «люди», «мы» (подразумевающего противопоставление «они», т.е. чужой этнос)[27]. Как известно, именно так переводятся самоназвания многих народов.

Б. де Саагун сообщает и другое наименование жителей Мичоакана – каочпанме (caochpanme), т.е. «люди с бритыми головами», «бритоголовые», - связанное с обычаем как мужчин, так и женщин тарасков стричь коротко волосы[28].

Из «Сообщений из Мичоакана» исследователи пытаются извлечь и другие, как они полагают, подлинные, но в действительности гипотетические названия данного народа.

Как видим, ни приведенные выше легендарные версии, ни исторические и археологические источники в силу своей неполноты не позволяют в настоящее время прийти к однозначному выводу относительно происхождения тарасков. Ныне общеприняты лишь следующие положения: во-первых, этническое родство между тарасками и астеками отсутствует (несмотря на легендарно-мифологические повествования, несомненно принадлежащие к древнеастекской традиции); во-вторых, язык тарасков является изолированным; в-третьих, тараски (где бы ни были их корни) появились в Мичоакане сравнительно поздно – в постклассический период, т.е. после X-XI вв. (согласно последним данным археологии, отдельные черты их культуры прослеживаются только с этого времени); в-четвертых, несмотря на все своеобразие, тараски и их культура – составная часть древней мезоамериканской цивилизации.

Таким образом, оценивая перспективы изучения древних тарасков, можно определенно говорить, что, с одной стороны, тараски, как для зарубежной, так и для отечественной науки – благодатный объект исследования, поскольку позволяют браться за любую тему, в том числе и этнографическую, с другой, скудость источников сдерживает эти исследования, оставляя в качестве решающего их направления реконструкцию, учитывающую данные по истории и культуре соседних этносов.