Как известно, формы собственности на землю являются ключом к Пониманию многих других вопросов в болыпинстве древних общественных структур. Обращаясь к ацтекскому государству, можно в который раз убедиться в принципиальной, фундаментальной важности этого социального института. Более того, трудности и сложности, возникающие при изучении системы собственности на землю в древних Обществах Старого Света, в полной мере аналогичны тем, что встают перед исследователями при обращении к истории самого мощного государства Центральной Мексики кануна Конкисты.

Несмотря на безусловный полиморфный характер экономики его общества, за землей сохранялось значение главной ценности. Известно, что в самом общем виде формы землевладения, существовавшие в раннеклассовом обществе, можно разделить на две основные группы: государственные (царские, храмовые) и частно-общинные (общинные, частные) земли. Соотношение этих видов земель зависело от факторов как природных, так и исторических, временных, поэтому в экономике раннеклассового государства могла преобладать либо первая, либо вторая группа. Изучение этого вопроса крайне важно для характеристики древнеацтекского общества.

Не следует, однако, забывать обо всех теоретических сложностях, возникающих при изучении структуры землевладения в древнем мире. Не является исключением в данном отношении и древнеацтекское общество. В зоне Центральной Мексики (включая территорию нынешнего штата Оахака) сложились разнообразные формы собственности на землю: общинная, частная, государственная, включающая царскую, храмовую и служебную, Впрочем, такое разделение можно принять, только признавая его известную условность. В действительности, как увидим, такое разграничение не всегда удается доказать с достаточной определенностью.

Общим названием всей земли государства было «Земля мешиков», т.е. ацтеков (ацт. Mexicatlalli). Ее составляли земли около 500 городов и иных поселений, разделенных на 38 «провинций», административных единиц во главе с местными правителями или «губернаторами», т.е. специально присланными управителями. Это были как земли изначально ацтекские (и их союзников), так сказать земли метрополии, центра, ограниченные главным образом районом Мексиканской долины, так и покоренные, «земли врага» (ацт. yaotlalli), включенные в той или иной степени в территорию Тройственного союза на правах «провинций». Как и в других государствах древне-восточного типа, здесь очевидно тяготение земель к определенному городскому центру, что привело к появлению понятия «земля города» (ацт. altepetlalli, от altepetl — «поселение», «город», «территория», «государство»), или «городская мильпа» (ацт. altepemilli). Они не всегда были городскими в собственном смысле слова, а являлись землями, ориентированными на тот или иной город как административный центр, и охватывали тяготевшую к нему сельскую округу. Например, земли г. Тлателолько (превратившегося к моменту Конкисты в один из районов Теночтитлана) назывались «земли Тлателолько» (ацт. Tlatelolcatlalli) [147, с. 60]. Кстати, по аналогии земли народа тарасков Мичоакана назывались «земли мичоаканцев» (ацт. Michoacatlalli) [357, т. 3, с. 348-349]. Но все виды земель замыкались на самой изначальной структуре — общинной. Любые формы землевладения существовали с учетом общины, как ацтекской, так и иноплеменной. Вопрос об общине и общинниках является узловым при анализе древнего общества. Общинник, костяк и основа ацтекского государства, носил название масеуал (ацт. macehual [ед. ч.], macehualtin [мн. ч.]), откуда происходит и название индейских крестьян колониального периода. Древнеацтекская община — кальпулли (calpulli [ед. ч.], calpultin [мн. ч.] — «объединение домов», «большой дом») — предмет до сих пор не завершившихся споров в американистике. Во многом это объясняется тем, что источники не несут единого представления об общине. В результате одни исследователи (например, уже упоминавшиеся Л. Г. Морган и Дж. Вайян) утверждали, что кальпулли — патрилинейные кланы, где родственные связи превалировали над связями экономическими, хотя полного равенства внутри них уже не было (см. также [65, с. 200; 314, с. 164]. Другие подчеркивали, что кальпулли — очень широкое понятие, и им обозначали разные общественные структуры, начиная с неболыпих объединений (на той или иной основе) и кончая целыми политико-территориальными единицами. Наиболее же часто в историографии кальпулли трактовалась как земледельческая община — «корпоративная» единица с общинным пользованием землей и коллективной ответственностью за выплату дани [102, с. 37-38; 105, с. 30; 314, с. 168 - 169]. Наконец, есть своего рода компромиссное мнение, согласно которому ацтекский институт кальпулли не совсем ясен, однако можно предположить существование как мелких общин, основанных на принципе родства, так и более крупных, уже отошедших от такового [139, с. 93].

Вероятно, чисто родовая община как ранняя форма общественного и хозяйственного коллектива уже не существовала в древнеацтекском обществе — хотя бы потому, что там сложилось государство. Соответственно кальпулли должно рассматриваться в плане не столько родственном, сколько соседском, причем родовое и территориальное деление могло частично совпадать, но часто, особенно в городах, не совпадало. И если исходить из возможности применения к ацтекскому обществу понятия «община азиатского типа», то ясно, что именно она и определяла природу данного общества, приближая его, таким образом, с типологически близкими древневосточными деспотиями. И хотя у ацтеков начали складываться уже городские общины, а у некоторых народов, например отоми, живших главным образом охотой, общины сложились на основе этого вида, хозяйственной деятельности, определяющим типом общины, самыми мощными и многочисленными были именно земледельческие «азиатские» общины-кальпулли.

Древневосточная община, по крайней мере в ее классическом виде обычно ассоциируется в нашем представлении с самыми знаменитыми культурами древнего Востока. Что же касается ацтекскои кальпулли, то она как будто не совсем отвечала этим представлениям. Действительно, там не было ирригационных сооружении того масштаба, какие характерны, например, для долин великих рек Старого Света. Сельское хозяйство, ориентированное на выращивание таких культур, как маис, фасоль, тыква и др., функционировало с частичным использованием системы ирригации и такой ее разновидности, как чинампы, соответственно, и трудовая кооперация требовалась в гораздо меньшей степени.

Община древневосточного типа у ацтеков возникла, развивалась, стала важнейшей формой социальной организации на селе и частично в городе под воздействием иных важных факторов. Так, система мильпового земледелия, необходимость расчистки участков требовали поддержания производственных связей, определенного коллективизма. К этому можно добавить охрану посевов и несение коллективных, общинных повинностей.

Рядовые общинники-масеуалы в древнеацтекском обществе держали землю, как считают некоторые, в индивидуальном пользовании в соответствии с числом членов семьи [104, с. 198; 193, с. 90; 213, с. 244; 342, с. 52]. Земля делилась на участки семьями, составлявшими общину. Иными словами, как и положено в азиатской общине с ее известным дуализмом, здесь существовала общинная собственность на землю в сочетании с индивидуальным пользованием.

Земля принадлежащая кальпулли, так и называлась — «земля кальпулли» (ащ. calpullalli) [228, с. 170; 302, с. 31; 409, с. 30 и др.]. «Земля кальпулли» состояла из участка для общинных нужд, участка главы кальпулли, который обрабатывался общинниками или иными работниками (о чем речь пойдет ниже), семейных наделов членов общины (ацт. tlalmilli). Обработка земли производилась большими семьями (за некоторыми исключениями), поэтому нет оснований соглашатъся с утверждением обратного свойства, имевшим место в современной историографии [251, с. 42]. Кроме «земли при жилище» (ацт. callalli), т.е. своего рода приусадебного участка, члены общины (согласно раннеколониальным источникам) имели наделы в поле [249, с. 28]. Сведений о размерах участков, какие имели в кальпулли семьи, нет, но, вероятно, общих правил не было, так как земли были разные. Если обратиться к району чинампового земледелия (у оз. Тескоко), то там участок с чинампами обычно занимала большая патриархальная семья, состоящая из представителей трех поколений (родители, их дети и внуки) [88, с. 323]. Каждая семья, вероятно, занимала отдельное помещение в одно или двух-этажном доме. Только после испанского завоевания, разрушившего традиционные семейные модели, и, возможно, в результате невиданных ранее эпидемий стали появляться малые семьи. До Конкисты средняя величина семейной и хозяйственной единицы составляла 10-14 человек (но могла достигать в отдельных случаях и 30 человек). Кстати, очень часто такая семья, жившая в районе озера, занималась не только обработкой чинамп, но и добычей соли, рыбной ловлей, изготовлением циновок и др. [85, с. 107 — 111]. В иных местах подсобный промысел мог быть и другим.

Сами общины различались по числу домохозяйств (семей). Так, в середине XVI в., когда традиционные связи не были еще полностью разрушены, в Молотле (земли Э. Кортеса) насчитывалось 9 общин-кальпулли, в которых было от 1 до 38 домохозяйств (в целом 128 домохозяйств). Там жило 1056 человек, т.е. в среднем 8,2 человека на домохозяйство [101, с. 46]. В Тепотслане (штат Морелос) в 1537 г., по данным раннеколониальной описи, было около 12 062 жителей, разделенных на 2200 домовладений. В общине под названием Тлакатекпан большие семьи превалировали, и в 235 (из 549) ее домовладениях было по две и более родственных пар: из двух пар состояло 185 домовладений, из трех — 41, из четырех — 8, из пяти пар — 1. Эти сведения согласуются с данными в целом по Центральной Мексике раннеколониального периода (1548 г.) — в среднем 2,93 пары на домохозяйство, хотя по городам указанный показатель колебался очень серьезно — от 0,78 до 5,78 пары на домохозяйство. Сходная картина была в Тескоко, Теотиуакане (в частности, в районе Чиконаутла) [85, с. 173].

В раннеколониальный, как и доиспанский период большая семья со временем неизбежно распадалась на дочерние, после чего из ее отдельных частей (самостоятельных семей) постепенно вновь складывались патриархальные семьи.

Большинство (хотя и не все) сельских общин в собственном смысле слова были небольшими деревушками (часто 2 — 3 дома) или небольшими деревнями, однако отсутствие монументальных архитектурных памятников как важнейших ориентиров при раскопках делает: Очень сложной их современную локализацию археологами. Следы |, одного из поселений в районе деревни Куаналан (в Теотиуакане) Прослеживаются на площади около 20 — 25 га (наиболее плотное ядро — около 10 га). Это позволяет предположить, что оно представляло собой, по сути, целую серию небольших поселений. Во всей же долине Теотиуакана наиболее обычными были сравнительно компактные поселения из 10-40 домов. Находили и отдельные изолированные жилища на склонах. А в районе Тескоко некоторые поселения были так плотно расположены друг к другу, что их границы определить очень трудно. Там, например, обнаружено поселение площадью около 115 га с церемониальным центром, население его составляли, видимо, 600-1200 человек [85, с. 182-183]31.

Земли одной общины от другой, участок от участка отделялись рядами камней и посадками агавы. Границы и межи общинных земель тщательно оберегались и в случае необходимости защищались, в том числе и средствами закона. Так, в г. Тескоко один из трех высших советов при правителе наряду с прочим рассматривал и спорные вопросы, связанные с нарушением границ земельных владений [315, т. 1, с. 274].

Земельные наделы нельзя было произвольно отчуждать. Земля была собственностью общины (и ее бога-покровителя), поэтому лишение права на надел кого-нибудь из общинников означало для последнего аннулирование его гражданских прав в общине и фактически статуса независимого свободного человека. Иными словами, право на надел обеспечивалось рождением в семье, принадлежащей к той или иной общине. Если какая-нибудь из семей по тем или иным причинам прекращала свое существование, земля оставалась в общем владении кальпулли, становилась вакантной и распределялась затем среди тех членов общины, которые в ней нуждались, — к примеру, если надел, которым пользовалась та или иная семья, был «не очень хорош», проще — малоплодородным, или если она численно увеличивалась, или в общине появлялась новая семья. Если член кальпулли покидал общину, то он также терял право на землю. Лишался ее и тот, кто в течение двух лет не обрабатывал надел; оправданием могло быть только малолетство, сиротство, старость, болезнь. Беспокойство по поводу того, чтобы все участки кальпулли обрабатывались, объяснялось довольно просто — община выплачивала государству определенные налоги [228, с. 170; 410, с. 30 — 33, 120 — 122]. У старейшины общины хранилась карта (точнее, кодекс), на которой пиктограммами помечались все общинные земли и наделы отдельных семей (см. рис. 45). Это была по сути «домовая книга» общины, обычная для доиспанского периода, которая применительно к городской общине называлась «грамотой города» (ацт. altepetlamatl — букв. «бумага города»). Такая «домовая книга» выполняла, по существу, и роль кадастрового документа. В ней же указывались вакантные, незанятые участки. По мере необходимости на карту вносились изменения, происшедшие в системе распределения земли. В декабре (в ацтекском месяце Панкетсалицтли)32, после уборки урожая и сжигания на полях жнивья, общине вновь приходилось восстанавливать нарушенные межи, и тогда помогали такие «домовые книги». Известно что практика передела земли свойственна общине при отсутствии частной собственности, однако у ацтеков систематические переделы земли не зафиксированы, общинный надел передавался от отца к сыну [84, с. 33; 130, с. 230; 203, с. 222-224; 409, с. 35].

Наряду с участками, предоставляемыми в распоряжение членов кальпулли, и вакантными землями была еще одна часть общинной земли, которая обрабатывалась коллективно. Доходы и урожай с нее предназначались для содержания старейшины кальпулли и уплаты налогов государству33, поэтому она называлась «земля, предназначенная для выплаты дани» (ацт. tequitlalli; от tequitl — «дань», «рента») [214, с. 145; 222, с. 130; 228, с. 170; 314, с. 126; 409, с. 114-120].

При определенных обстоятельствах часть земли кальпулли передавалась в аренду, в том числе и членам другой кальпулли. Как сообщает хронист, община делала это для того, чтобы удовлетворить «какие-то свои потребности» [409, с. 31].

Имеется в виду практика, с помощью которой перекладывалась на чужие плечи обработка той части общинной земли, урожай с которой шел на уплату государству податей и ухаживать за которой члены кальпулли должны были коллективно. Плату за аренду, «ренту», составляла, если верить документу, обусловленная договоренностью часть урожая [409, с. 32]. Видимо, использование «арендаторов» в данном случае оказывалось выгоднее, нежели кооперация общинников при обработке коллективного надела.

Какие же причины заставляли членов других кальпулли прибегать к аренде? Если полагаться на документальный материал, то это происходило в ряде случаев: когда арендованная земля была лучше той, что располагала их кальпулли; когда их община не располагала достаточным количеством земли для распределения среди своих членов; когда они «могли работать как на своей, так и на арендованной земле» [104, с. 198; 409, с. 32, 146]. «Арендаторы», о которых здесь идет речь, по-другому называются майеки (ацт. mayeque [ед. ч. maye] — «те, кто имеют руки», т.е. имеют рабочие руки, но не имеют земли; в связи с ними встречается и выражение «рука земли» — tlalmaitl, с аналогичным смыслом). Хотя статус их не вполне ясен, некоторые исследователи прямо называют их «батраками».

Ясно, что можно констатировать два момента, свидетельствующих о появлении неравенства: в ацтекской общественной структуре были как общинники, которые по каким-то причинам не имели достаточно земли, так и те, что могли справиться с большим наделом, чем им предлагала собственная община. Все это свидетельствует, что абсолютной замкнутости общины не было. Отвечая на вопрос, как могли сложиться условия, при которых сделалось возможным нарушение социального равновесия, хронист сообщал, что это восходит к «неравенству общин» (в смысле владения землей) еще в XIII в., когда бродячее племя ацтеков появилось в Мексиканской долине. Уже тогда некоторые общины, согласно А. Сорите, получили земли больше, чем другие ввиду того, что были «важнее других» [409, с. 30].

Отвлекаясь от предложенной испанским историком достаточно спорной хронологии (применительно к такому социальному явлению, как неравенство), важно отметить признание в качестве само собой разумеющегося того положения, что внутри ацтекского общества существовали как богатые и сильные общины, так и противоположные им по положению и состоянию. Это с неизбежностью ставило на повестку дня вопрос о частном землевладении. При всем этом, однако, нет оснований утверждать, что процесс дифференциации в общине проходил интенсивно. Напротив, кальпулли защищала себя довольно стойко. Весьма показательно в этом отношении то, что община прибегала к сдаче в аренду земли в самом крайнем случае. Если можно было избежать этого, общинники не позволяли людям другой кальпулли обрабатывать свою землю, что было оправданно, так как возникала опасность нарушения единства общины: создавались условия для смешения кальпулли, перехода из одной общины в другую, ставилась под вопрос неделимость общинной земли. Поэтому если кто-то посторонний обрабатывал землю кальпулли, то члены последней следили за тем, чтобы худшее не случилось.

О том, что подобная опасность была реальной, а не чисто теоретической, свидетельствуют частые конфликты между земледельцами-общинниками на почве защиты земель своей кальпулли. Для того чтобы уменьшить риск, они сдавали — в аренду уже обработанную землю [409, с. 31-32]. Предоставление в аренду обработанного участка имело принципиальное значение, так как если бы это была целина, то обработавший ее чужак получал право на нее в соответствии с традиционным принципом «трудовой собственности». Весьма примечательно и то обстоятельство, что если, например, на Древнем Востоке можно было в болыпинстве случаев продать общинный участок в счет уплаты долга (пусть даже через формальное утверждение акта купли-продажи общиной или деспотическим государством), то у ацтеков данное событие не могло иметь места. Если член кальпулли не мог выплатить долг, он продавал в рабство членов семьи и самого себя, но никак не общинную землю. Поскольку же нельзя было продавать надел в уплату долга, не могли появиться и ростовщики-землевладельцы (как, к примеру в древнем Вавилоне).

Однако же сказанное лишь замедляло, но не могло остановить процесса формирования условий, расшатывавших монолит общинного землевладения. Просто, как и в других раннеклассовых обществах, глубинная объективная закономерность преломлялась через местные особенности, придающие общеисторическому процессу свою специфику.

Анализ форм землевладения применительно к древнеацтекскому обществу был начат, что вполне закономерно, с рассмотрения вопроса об общинном землевладении. Понять, однако, с достаточной степенью четкости место и значение последнего и тем более дать характеристику данному социуму можно, только обратившись к вопросу о других формах землевладения. Но последнее весьма непросто. Действительно, исследователь, желающий прояснить эту проблему, с одной стороны, встречает в исторических источниках целую систему понятий, связанных с характеристикой определенных форм землевладения (а наличие их, как известно, является очень важным признаком того, что реально сама система землевладения достаточно разнообразна), но, с другой стороны, не совсем грамотная и точная передача в раннеколониальных источниках указанных понятий, вполне понятных для древних мексиканцев, создает немалые трудности. Как справедливо отмечал один из исследователей, система понятий, связанная с ацтекскими формами землевладения, «сложна» и «нередко двусмысленна» [70, с. 381].

С этой неоднозначностью мы сталкиваемся прежде всего тогда, когда речь заходит о царском землевладении. Носителем высшей военной, административной и судебной власти в ацтекском государстве, как уже говорилось, был правитель — тлатоани. Считался он и верховным собственником земли. В самом деле, известно совершенно категорическое утверждение, согласно которому, по крайней мере в эпоху последнего из доиспанских тлатоани, Мотекусомы II, «вся земля» принадлежала этому «великому сеньору»; ему служили все остальные «сеньоры» «этой земли» [381, с. 561].

Однако быть «верховным собственником», к примеру, общинной земли совсем не значит еще быть ее фактическим полным хозяином. Это хорошо известно по древневосточной истории, да и предыдущий анализ общины-кальпулли и общинного землевладения убеждает в том же. Можно со всей определенностью констатировать: в древнеацтекском обществе индивидуальной собственности на землю в том виде, как это было, например, в Риме, не существовало (о каких-либо формах землевладения ниже ни шла речь). У ацтеков право распоряжаться землей принадлежало тлатоани, и он мог передать её тому, кому желал. Но важнейшим принципом его действий в данном вопросе было то, что он обязательно учитывал существующие в обществе традиции, обычаи и нормы. Такое зыбкое равновесие и было в действительности тем, что называется властью восточного деспота в собственном смысле слова. Кстати, касается это не только вопросов землевладения, но и всех иных сторон жизни общества. Как раз на основании именно такого положения и строится утверждение о принадлежности ацтекского общества к «азиатскому типу способа производства».

Документальный материал свидетельствует, что земли, определяемые как собственно «царские», в то же время разделялись на целый ряд видов и категорий, что дает в сумме картину гораздо более сложную. Для того чтобы дать наглядную характеристику тому, может определяться как «царские земли», следует прежде всего остановиться на путях их пополнения.

Первоначально власть ацтеков распространялась на незначительную территорию центральной части Мексиканской долины, главным очником пополнения земельного фонда были земли народов, которые они последовательно и успешно подчиняли на протяжении почти 100 лет. Обычно до 1/3 земель покоренных народов, «земли врага» (ацт. yaotlalli), в той или иной форме переходили завоевателям [212, т. 4, с. 113, 228, с. 171], причем большая часть этих земель попадала тлатоани Теночтитлана как носителю верховной власти и служила для «поддержания трона» [78, с. 64; 193, с. 91].

В исторических источниках в избытке представлены подтверждения подобного рода практики. Начало ее связано с именем четвертого тлатоани Итцкоатля, при котором, как уже отмечалось, ацтеки обрели независимость. Уже тогда при разделе земель своих бывших господ, народа тепанеков, главная их часть отошла к тлатоани [31, с. 343; 173, с. 59; 384, с. 57, 61]34. И хотя ради исторической объективности следует признать, что ацтеки делились завоеванным со своими союзниками, существо дела не менялось: тлатоани всегда стоял первым в списке претендентов на новые земли. Политику Итцкоатля продолжили, причем все более успешно, последующие тлатоани.

Итак, тлатоани — первый кандидат на богатства покоренных территорий. На деле захваченная земля могла эксплуатироваться в двух формах. Первоначально в наиболее отдаленных областях ее продолжали обрабатывать так, как было до завоевания, и только доход с нее поступал в руки тех, кому она досталась. Фактически в каждом покоренном районе имелись поля, предназначенные для этих целей, обрабатываемые местным населением [193, с. 121]. Достаточно долго практика колонизации оставалась ограниченной, и отдаленность от метрополии, и прежде всего Теночтитлана, делала более эффективной именно такую форму эксплуатации покоренных окраинных земель. Со временем, однако, особенно если завоеванные земли были близко к центру государства и были достаточно богатыми, они меняли хозяев в прямом смысле, т.е. переходили в руки завоевателей, тлатоани прежде всего.

Показательна в данном отношении судьба района Чалько — Амекамекана. Первоначально это было небольшое независимое государство, располагавшееся в самой плодородной южной части Мексиканской долины в непосредственной близости от Теночтитлана. При пятом тлатоани Мотекусоме I Чалько — Амекамекан был покорен, но серьезных повинностей в пользу ацтеков еще не нес. Но уже при следующем тлатоани, Ашайакатле, в связи с дальнейшим усилением военной мощи ацтеков начинается изъятие ценнейших земель этой части Мексиканской долины. Известно, например, что при нем жители одного из городов района Чалько — Амекамекана, Чималуакана, уже возделывали для ацтеков два маисовых поля [322, с. 260]. А завершился весь процесс тем, что к 1519 г. Чалько-Амекамекан потерял значительную часть своих земель, превратившись в основного поставщика продуктов питания для столицы ацтекского государства.

Другой путь пополнения царского земельного фонда, хотя и не основной, связан с существованием в ацтекском государстве своей, системы наследования. Дело в том, что выморочное имущество, а вместе с ним и земля поступали в царский фонд (или вливались в общинные земли, за что тлатоани получал с общины дань) [203, с. 222; 389, т. 4, с. 333].

По закону земля изменников, предателей, казнокрадов также поступала в распоряжение тлатоани [152, с. 383; 203, с. 252; 228, с. 101; 351, т. 2, с. 312].

Факты покупки наделов для царского земельного фонда не зафиксированы в источниках, что может служить еще одним важным подтверждением того факта, что тлатоани считался верховным собственником земли в Тройственном союзе. Правда, последнее утверждение имеет силу только в том случае, если вообще существовал земельный рынок, о чем, впрочем, речь пойдет ниже.

Общенаучным термином «царское землевладение» в ацтекском государстве обозначалось то, что имело свою, не всегда понятную структуру, выражаемую специфическими терминами. Обратимся прежде всего к сохранившимся в источниках понятиям tlatocatlalli и tlatocamilli, употребляющимся в сочетании с выражениями itonal, intlacatl. Последние буквально означают «его судьба», «его жребий» — имеется в виду знак рождения тлатоани по ритуальному календарю, предначертывающий в соответствии с ацтекской астрологией человеческую судьбу. Tlatocatlalli или tlatocamilli в соединении с itonal, intlacatl обычно переводится как «земля, предназначенная тлатоани судьбой», «земля, которая появилась в результате удач или успехов тлатоани» [110, с. 148-149; 115, с. 868; 203, с. 170; 314, с. 124]. Понятно, что появление этих земель в царском земельном фонде связано так или иначе с военными победами тлатоани.

Известно, например, что часть земель в районе Теотиуакана, доход с которых предназначался союзнику Теночтитлана, г. Тескоко, называлась в полном соответствии с названными выше понятиями «земля, предназначенная правителю Тескоко» (ацт. Texcoco tlatocatlalli) [222, с. 130]. Подобные наделы располагались на лучших землях ацтекского государства. К примеру, в самом начале истории Тройственного союза, когда Теночтитлан и Тескоко еще занимали в нем относительно равное положение, правитель последнего, знаменитый в ацтекской истории Несауалькойотль, имел в каждом подчиненном ему районе участки размером около 1200 вар (1 вара = 83,5 см) [398, с. 123], относящиеся к только что рассмотренному типу земель.

Словом, как будто налицо все признаки того, что тлатоани был полным и абсолютным хозяином названных земель. Не случайно некоторые исследователи считают эти земли даже «родовыми» — собственностью его рода. Однако в некоторых источниках tlatocatlalli и tlatocamilli в полном соответствии с буквальным значением слов определяются как «земля власти» и «мильпа государства» соответственно (от tlatoca — «сеньория», т.е. государство; tlalli — «земля», milli — «мильпа») [196, с. 54; 214, с. 147; 335, с. 145; 409, с. 118]. Тем самым как бы подчеркивается предыдущий тезис. К тому же в указанных сообщениях подчеркивается, что тлатоани не располагал правом произвольно распоряжаться данными землями, хотя мог отдать их в «аренду» тому, «кому хотел» [409, с. 118].

По нашему мнению, противоречия здесь нет, поскольку сами «царские земли» в ацтекском государстве делились на виды, четко соответствовавшие целевому назначению получаемых с них доходов. В структуре царского землевладения среди таких целевого назначения земель следует назвать «землю дворца» (ацт. tecpantlalli, от tecpan — «дворец» и tlalli — «земля») [138, с. 438; 228, с. 170]. Доход с нее шел на содержание дворца, «дома сеньора» (ацт. teccalli) [409, с. 29] и связанных с ним лиц (обслуживающий персонал, администраторов, по роду своей деятельности привязанных к дворцу, к примеру, разного рода управляющих) [228, с. 170; 389, т. 4, с. 333 — 334]. Индейцы, которые населяли эти земли, назывались «люди, принадлежащие дворцу» или «полагающиеся на дворец» (ацт. tecpanpouhque) [228, с. 170]. Однако и в этом случае, и в описанных выше «приписывание» общинников и иных категорий земледельцев к определенным землям, определенным «сеньорам» было не чем иным, как формой расчета за службу в условиях недостаточно развитых товарно-денежных отношений.

На средства, получаемые с «земель дворца», устраивались приемы, разного рода празднества и т.п. На часть урожая с дворцовых земель жили и сами земледельцы, обрабатывавшие их. По-видимому, «земли дворца» располагались недалеко от дворца, на содержание которого они предназначались.

Другую категорию земель в структуре царского землевладения составляла «земля щита» (ацт. milchimalli), доход с которой шел на осуществление военных целей, на содержание армии. Называли эти земли также «мильпа, предназначенная для снабжения военных экспедиций» (ацт. cacalomilpan или cacalomilli [104, с. 223; 105 с 25; 118, с. 79; 127, с. 16; 222, с. 130; 257, с. 35; 289, с. 116; 314, с. 131; 358, с. 49]. Согласно одной из исторических хроник [389, т. 4, с. 334], единственная разница между «землей щита» и «мильпой, предназначенной для снабжения военных экспедиций» состояла в том, что маис, выращиваемый на первой, шел на изготовление напитка атоле, а из маисовой муки, получаемой из кукурузы, выращенной на второй, обычно пекли лепешки-тортильи, которые долго хранились и были потому удобны в любом военном походе (см. также [118, с. 79; 184, с. 869]. Эти лепешки в некоторых местах назывались cacalas [110, с. 153; 115, с. 869], из чего, видимо, можно вывести еще одну версию происхождения слова cacalomilpan. Возможно, что такое формальное разделение земель объяснялось обстоятельствами чисто технологического свойства — потребностями в початках разной степени зрелости.

Наконец, встречается в архивных документах еще одно доиспанское название земель, доходы с которых шли так или иначе на содержание армии, — «земля орлов» (ацт. quauhtlalli). «Орлы» (а также «ягуары») — эвфемизмы, обычно использовавшиеся для обозначения воинов, более того, наиболее знатных, отличившихся в бою. «Орлы» и «ягуары» имели в структуре военной организации общества даже свой особый союз, своего рода «орден» (о чем речь пойдет ниже). Трудно сказать что-нибудь детальное для характеристики этого вида земель. Не исключено, что так могли называться все наделы, относящиеся к военному ведомству.

Как бы то ни было, когда при шестом тлатоани Ашайакатле были завоеваны земли в районе Толуки, то победители конфисковали участок размером 800x400 саженей (исп. браса; 1 браса = 1,68 м.), доход с которого поступал на специальные армейские провиантские склады. Подобные хранилища были не только в Толуке, но и по всему государству, ибо в них находился также и неприкосновенный запас продовольствия на случай голода в стране [173, с. 146-147; 212, т. 4, с. 238-239; 351, т. 2, с. 312]. В некоторых районах государства, особенно приграничных, местное население обрабатывало специальные участки также для обеспечения продовольствием располагавшихся там гарнизонов из ацтекских солдат и их союзников [110, с. 148-149; 316, с. 103].

Такое разнообразное, строго целевое назначение «царских земель» наводит некоторых исследователей на мысль, что земли эти не являлись, строго говоря, собственностью тлатоани как частного лица, а были, по существу, государственными землями [115, с. 868; 118, с. 80; 214, с. 147; 398, с. 80]. По нашему мнению, в условиях государства древневосточного типа, к которому принадлежал и Тройственный союз, неверно противопоставлять власть и все, что с ней связано, правителю-тлатоани, олицетворяющему эту власть. К тому же в любом хозяйстве, в том числе и царском, всегда были какие-то обязательные статьи расходов, в рассмотренных выше случаях связанные с содержанием дворца, армии и пр. Поэтому не имеет никакого смысла увязывать факт подобного деления «царских земель» на различные виды с наличием или отсутствием на них абсолютной власти тлатоани. В принятых ныне классификациях древневосточного землевладения «царские земли» определяются как государственные, что позволяет сделать и примечательную перестановку — определять государственные земли как царские. Показательно, что даже наиболее активные из современных исследователей сторонники идеи превалирования государственной власти в древнеацтекском обществе во всех его сферах вынуждены в конце концов признать, что тлатоани располагал правом «давать землю» «другим сеньорам», отличившимся воинам, храмам, общинам [104, с. 193]. Этим по сути определяется огромная роль тлатоани и царского землевладения в формировании остальных видов землевладения — храмового, частного и, конечно же, служебного.

Поскольку возникновение раннеклассового государства влекло за собой неизбежные расходы, связанные с содержанием аппарата, армии и пр., естественно, вставала проблема средств. Известно, что для ее решения возможны два основных варианта (или их комбинация): в первом государство не создает своего самостоятельного хозяйства (во всяком случае, значительного), а существует главным образом за счет взимания налогов; во втором, напротив, само себя содержит, активно развивая государственный сектор экономики, для чего необходимы очень важные компоненты — определенная традиция и опыт, специальные чиновники. Обстоятельное изучение сохранившихся данных позволяет заключить, что в ацтекском государстве сложились условия для второго варианта. Это демонстрируют не только различные виды царского землевладения, рассмотренные выше, но и то явление, что определяется как служебное землевладение.

В условиях раннеклассового общества вознаграждение за службу могло быть главным образом двух видов (или их комбинацией) — натуральное довольствие и земельный надел. В Тройственном союзе имело место их сочетание. Действительно, в связи с недостаточной развитостью товарно-денежных отношений ацтекское государство выделяло тем или иным чиновникам земельные владения, благо непрерывные завоевания предоставляли такую возможность. Эта забота по извлечению натурального довольствия просто-напросто перекладывалась на плечи самих держателей служебных наделов (что, кстати, практиковалось и в древнем Вавилоне эпохи Хаммурапи).

Сами владельцы служебных наделов не занимались хозяйством (за исключением мелких чинов), а использовали труд земледельцев-общинников, т.е. масеуалей и майеков («батраков», «арендаторов»), которые искони жили на этих землях, заставляя их «поставлять пищу и воду» [409, с. 29, 117]. Один из испанских хронистов писал, что такая эксплуатация служебных наделов напоминает энкомьенду [409, с. 28]. От себя добавим — с той большой разницей, которая отделяет испанскую средневековую, феодальную по истокам энкомьенду и раннерабовладельческое хозяйство.

Как правило, преобладало получение хозяином 1/5 доли урожая. Правда, столь низкая выплата может служить показателем уровня эксплуатации, поскольку дополнением к ней были многочисленные другие повинности: выполнение работ по дому, приготовление пищи, доставка топлива, строительные и ремонтные работы, прядение, ткачество, плетение, переноска грузов и др. [213, с. 249; 409, с. 29]. Так строились взаимоотношения с хозяином у жителей земель, прилежащих к его дому. Если же земли располагались в другом районе (иногда достаточно далеко — насколько далеко ацтеки вели завоевания), были разбросанными, то владелец служебного надела не мог действенно контролировать поступление доходов с них. Тогда государство приходило ему на помощь. Оно осуществляло общий контроль за благополучием служебных наделов (наряду с наблюдением за царским сектором) силами своих специальных чиновников — калпишков (ацт. calpixque — «хозяин дома урожая»; от calli — «дом», pixque — «урожай» [137, т. 1, с. 46, 61, 65; 174, т. 2, с. 116; 316, с. — 24; 384, с. 78], особых сборщиков дани и налогов, выплачивая держателям служебных земель лишь полагавшуюся долю доходов (в этом случае до 50% урожая) [70, с. 383-384].

Естественно, что служебные наделы (а их появление, как считают, связано с эпохой тлатоани Итцкоатля) были наиболее доступны представителям знати различных «рангов», получавшим соответственно неодинаковый доход с этих земель. Среди лиц, имевших право на служебные наделы, были те, кто выполнял как судебно-административные и хозяйственные, так и военные функции. Соответственно можно говорить о наделах гражданских и военных. В высшей степени военизированном государстве, каким был Тройственный союз, безусловно, самыми важными считались военные. Впрочем, скорее всего, большинство гражданских чинов (с современной точки зрения) на деле были все теми же военными (например, упомянутые выше калпишки) [173, с. 69-70; 409, с. 28-29, 36].

Из всех гражданских служебных наделов больше всего имеется сведений о землях, которые предназначались лицам, исполнявшим судебно-административные функции. На их основе и можно хоть отчасти воссоздать и охарактеризовать правовые рамки служебного землевладения. Размер участка зависел от должности, сам участок был как бы придатком к ней. Он не передавался по наследству от отца к сыну, а поступал в пользование (вместе с теми, кто на нем работал) тому, кто назначался на данную должность [288, с. 147; 409, с. 51]. Впрочем, обычно служебная земля оставалась в той же семье, ибо тлатоани среди других претендентов на освободившуюся должность чаще отдавал предпочтение сыну покойного [409, с. 29 - $ 30]. Подобная практика в будущем неизбежно привела бы к наследованию служебных участков. В целом положение служебного землевладения в древнеацтекском обществе вполне соответствует известному этапу общеисторического развития.

В структуру государственного землевладения в конечном счете (несмотря на некоторую специфику) входило и храмовое. В укреплении своей религии завоеватели-ацтеки были крайне заинтересованы, ибо она, проповедуя войну как высшую доблесть, а ацтеков — как самых достойных её носителей, идеологически обосновывала политику захватов, которую они проводили на протяжении почти ста лет своей независимой истории. Неудивительно, что при храмах подчас создавались склады оружия [152, с. 394]; во время военных походов в первых рядах всегда шли жрецы с изображениями важнейших ацтекских богов [351, т. 2, с. 316]. Жрецы первыми встречали у ворот столицы ацтекских воинов, возвращающихся из похода [173, с. 44, 100].

Первые сознательные попытки укрепить авторитет храмов и жрецов имели место при втором ацтекском тлатоани Уитсилиуитле, когда Теночтитлан еще находился в подчинении у г. Аскапотсалько [173, с. 44]. Но более четко и последовательно политика поддержки храмов проявилась при четвертом тлатоани, Итцкоатле. Это и понятно, поскольку именно при нем произошло освобождение ацтеков из-под власти Аскапотсалько, начались их завоевания и, следовательно, появились материальные предпосылки для поощрения храмов [173, гл. 9-14]. В результате такой политики к 1519 г., когда на ацтеков обрушилась трагедия Конкисты, храмы имели «свои установленные доходы», для того чтобы «кормить» и «обеспечивать всем необходимым жрецов, которые в них служили» [152, с. 394].

«Доходы» храмов обеспечивались за счет определенных государством постоянных (а также разовых в случае необходимости) разнообразных повинностей, выполняемых специально выделенным для этого населением [316, с. 103]. Обслуживала храм обычно ближайшая округа или община. Так, в Теночтитлане храм бога Уитсилопочтли содержали 6 общин [314, с. 208], а храмы в Тескоко — 15 общин [55, с. 191; 305, с. 394]. В источниках достаточно сообщений о том, как в пользу храмов осуществлялась поставка определенных материалов, сырья. Так, когда пятый тлатоани, Мотекусома I Старший, пожелал построить новый храм Уитсилопочтли, строительные материалы поставляли как его союзники, так и жители покоренных к тому времени территорий [173, с. 92; 384, с. 79]. Словом, среди прочих повинностей, налагаемых победителями-ацтеками, покоренные народы также платили особую «дань для поддержания храмов», «которых было много» [108, с. 278].

Ацтекские храмы, подобно древневавилонским, могли увеличить свои богатства за счет подарков и добровольных пожертвований. Простые общинники-масеуалы, естественно, могли позволить себе только скромные подношения, что же касается ацтекской знати, то она могла, например, пожертвовать храму часть полученной ею дани [409, с. 199-200]. Говоря о структуре храмовой собственности, нельзя не упомянуть и о традиционных для любой церкви доходах в виде религиозных ритуальных пожертвований (пищей, изделиями ремесла) по самым различным поводам (за имянаречение, гадание, предсказание и др.) [351, т. 1, кн. 4, гл. 2, 8, 9]. Так, на рынках были специальные святилища, куда торговавшие делали особые пожертвования, каждый своим видом товара во имя благополучия торговли. Все пожертвованное шло на содержание жречества и проведение многочисленных религиозных обрядов [55, с. 191; 174, т. 1, с. 179; 409, с. 194]. В некоторых случаях избранный на высокий пост жрец передавал часть своего имущества в пользу храма (другая часть оставалась его семье, так как в ацтекском государстве целибата не существовало). Во всяком случае, подобная практика была в соседнем с Теночтитланом городе-государстве Чолула. Известен случай, когда два высших жреца бога Кетсалькоатля после своего утверждения на этих высоких постах поступили именно таким образом [95, с. 488-489]. Было при храмах и собственное ремесленное производство, например, тканей, холста, осуществляемое «монахинями» — девушками и женщинами, на несколько лет переходившими в храм (по разным причинам) [409, с. 120]. Свою долю в развитие храмовой собственности вносили и юноши, которые в течение ряда лет обучались в особых школах, приписанных к храмам. По сообщениям источников, те, кто обслуживал храмы или был приписан к ним, например общинники, были освобождены от уплаты податей и дани [409, с. 120]. Это значит, что храм не имел экономических обязательств перед государством.

Однако как обстояли дела с землей? Известно ведь, что не во всех древневосточного типа государствах храмы обязательно становились обладателями земельной собственности (по крайней мере более или менее значительной). Из источников, связанных с г. Тескоко, известно, что земля у храмов имелась и называлась «земля бога» (ацт. teotlalli или teotlapan). Несомненно таким же было положение и в других местах: как говорится в одном из источников, «индейцы выделили много хорошей земли для обслуживания своей религии» [409, с. 199-200] (см. также [110, с. 149; 228, с. 99-100; 336, с. 133; 411, с. 363]. Кстати, и исследователи с редким единодушием признают реальность храмовой земельной собственности у ацтеков (см., например, [104, с. 223; 118, с. 78, 83; 213, с. 244; 358, с. 49-50], в отличие от жарких споров, которые они ведут по поводу царского и тем более частного землевладения.

Размеры «земли бога», понятно, напрямую зависели от политики завоеваний. Храмы были разные — общинные, городские, главные национальные и посвященные региональным божествам, центральные и провинциальные и т.п. Наиболее крупные и доходные наделы выделялись, естественно, национальным храмам столицы — Теночтитлана [31, с. 343; 173, с. 59, 72]. Подобная практика вела, вне всякого сомнения, к появлению как богатых, так и бедных храмов. Некоторые из них превращались в настоящих притеснителей округи.

Так, чальки (жители южного побережья оз. Тескоко) жаловались Э. Кортесу, что их полями завладели храмы [14, т. 1, с. 131]. Не исключены и дарения земель храмам знатью, включая, возможно, и Тлатоани [409, с. 199-200]. Но, как и в случае с царскими землями, земельных покупок храмами не зафиксировано.

В отличие от некоторых древневосточных государств, к примеру, Вавилона эпохи Хаммурапи, где хозяйства отдельных храмов удалось сорганизовать в централизованную систему, у ацтеков не сложилось единого управления всем храмовым хозяйством, единой храмовой собственности, хотя попытки создания некоей жреческой иерархии и наблюдались35. Здесь, как и в древней Месопотамии времен Гудеа, земля считалась собственностью того бога, которому был посвящен храм. Однако считать храмы абсолютно самостоятельными в структуре ацтекской системы хозяйства и земельной собственности не приходится — уж очень сильной была взаимосвязь между политикой тлатоани и процветанием храмов. Не случайно один из высших советов при правителе занимался специально вопросами религии и идеологии (и только ими) [228, с. 101-105]. По нашему мнению, есть основания и предпосылки говорить в целом о царской и храмовой земле как царско-храмовой, которая вместе со служебными землями и составляла то, что определяется как государственная земля ацтекского государства.

Самые большие трудности, однако, возникают при анализе частного землевладения в структуре древнеацтекского общества. Это, впрочем, является вопросом вопросов для любого раннеклассового общества. Зарубежная историография предлагает как тезис об отсутствии частной собственности на землю у ацтеков [23, с. 115 - 119], так и признание ее существования (см., например, [36, с. 34; 222, с. 88; 235, с. 32-33; 314, с. 124-128 и др.о и даже утверждения об ее феодальном характере [122, с. 19]. Последнее, пожалуй, можно считать скорее результатом некритического использования раннеколониальных хроник, авторы которых часто действительно воспринимали ацтекское государство с позиций человека позднефеодального общества.

Одни авторы проводят прямую аналогию между древнеацтекским обществом и Римом [65, с. 198], другие столь же категорически ее отрицают, утверждая, что понятие частной собственности на землю как категории римского права неприменимо к ацтекскому государству кануна Конкисты, ибо, утверждают они, земли, определяемые некоторыми как частные, на деле были получены взамен за выполнение определенных общественных функций — несение военных, административных и иных служб и повинностей [104, с. 223; 115, с. 874]. Один из представителей последней точки зрения, проанализировав среди прочего оригинальный индейский исторический документ, отметил, что в нем, когда заходила речь о судьбе завоеванных земель, употреблялось выражение «они взяли землю» (ацт. motlalmacaque), а не «сделали землю собственностью» (ацт. motlalaxcatia) [138, с. 1-68]. Таким образом, считает этот автор, ацтеки не превращали захваченные земли в частную собственность, ибо у них вообще не было частной собственности на землю, они знали лишь право пользования ею. Поэтому можно сказать, что земельная собственность существовала у них только в двух формах — общинной и государственной. При первом виде собственности члены общины работали на себя и на пользу общины, при втором — тлатоани, как глава государства, следуя действующим нормам, передавал права пользования землей храмам, воинам, знати, самому себе. Никто из ацтеков, категорически заключает этот автор, включая самого тлатоани, не мог сказать «это моя земля», ибо земля не была «его», но лишь «для него» [118, с. 81-83].

Фактически в развитие этих идей другой автор утверждает, что для индейцев земля была изначально средством производства, которое держала община или род и в связи с которым предполагалось выполнение определенных функций и обязанностей (именно поэтому индейские представления о статусе той земли, которую они держали, очень близки к понятиям, свойственным феодальной системе держаний, и связанным с этим повинностей). Маловероятно, продолжает он, что аборигенное индейское общество имело какое-либо представление о земельной собственности в духе римского права. Согласно последнему человек, будучи хозяином земли, вправе оставлять ее незанятой, необработанной, право же суверена — только облагать владельцев земли налогом для решения каких-то публичных, общественных проблем. Поэтому когда испанцы ввели понятие «земельная собственность» в духе римского права и законодательства, декларировав кроме всего прочего, что вся земля, не занятая туземцами или не используемая ими, объявлялась вакантной и королевская власть может ее изъять, это послужило причиной многих конфликтов с индейцами [63, с. 270 — 271].

С этими выводами фактически солидарен другой исследователь, утверждавший, что при «азиатском способе производства» частная собственность на землю или не существовала вообще, или имела ограниченное значение. В ацтекском государстве были земли, пользование которыми связывалось с выполнением определенных государственных функций. Их можно было передавать, хотя и с определенными ограничениями (например, разрешалось продавать, но только знатным держателям). Сами владельцы таких земель не занимались аграрным производством, получая лишь определенную часть урожая с полей, обрабатываемых либо общинниками-масеуалами, либо «арендаторами». Поэтому можно считать, что «частная земля» в ацтекском государстве — своего рода «ложный феод» (или «ложный лен») [275, с. 528].

Такой разброс точек зрения по рассматриваемому вопросу понятен: изучение проблем собственности в древнем (да и средневековом) обществе представляет значительные трудности36. Кстати, даже само римское право, на которое ссылаются некоторые исследователи, не оставило точного определения права собственности37. В самом деле, науке порой очень непросто провести линию различия между собственностью и владением (например, в Риме между посессием и доминием), между частным и служебным наделом. В древнеацтекском обществе это осложнялось обстоятельствами подконтрольности (в конечном счете) всей земли тлатоани как верховному собственнику (или общине как фактическому собственнику занимаемой ею земли). И все же в исторических документах есть факты, которые почти бесспорно свидетельствуют о наличии у ацтеков частного землевладения: в них сообщается, что «все сеньоры», как «высшие», так и «низшие», имели свои «родовые земли» [409, с. 14] (см. также [109, с. 153; 110, с. 140; 335, с. 132].

Важнейшим показателем появления частного землевладения являются сведения о купле-продаже земли. Так, согласно сохранившимся правовым нормам доиспанского периода, если «сын знатного» «продавал» «участок земли», «принадлежащий отцу», то его ожидала смерть [315, т. 1, с. 269]. И хотя в данном случае речь могла идти о мошенничестве (например, попытке продать служебный надел), сам по себе данный факт показателен, ибо содержит определенный намек на существование земельного рынка.

От раннеколониального периода до нас дошли многочисленные документы о купле-продаже земли, причем торговые операции такого рода воспринимались как что-то обычное. Земля в таком случае называлась tlalcoalli, что соответствует понятию «земля, приобретенная лично, которую можно продать» [249, с. 28]. В 1523 г., т.е. всего лишь через два года после испанского завоевания, участок земли в Куэрнаваке оценивался в соответствии с ацтекскими традициями торговли в 6 кусков индейских тканей, а несколько лет спустя — уже в 15 кусков. В 1531 г. цена надела в 0,1 га в окрестностях Куаутитлана была еще выше и составляла, по данным ранне-колониальных документов, уже 20 кусков ткани, но с учетом, что она обрабатывается масеуалами-общинниками [90, с. 110] (что соответствовало стоимости раба в доиспанский период). Конечно, цены на участки (да и на дома) в доколониальный период могли быть выше или ниже только что названных, однако то, что зачатки торговли землей были, по нашему мнению, не вызывает сомнения.

Косвенным доказательством существования в доиспанский период традиции частной собственности на землю служит и довольно широко распространившаяся в раннеколониальный период практика судебных тяжб между потомками индейской знати по поводу древности своих прав на те или иные земли. При этом в подтверждение своих притязаний они обычно прилагали планы землевладений, относящиеся к доколумбову периоду [214, с. 133 — 139]. В таких случаях в раннеколониальных документах нередко использовался индейский эквивалент понятия «земля, полученная по наследству или в результате дарения» — tlalnemactli [249, с. 28]. Более того, в архивах сохранились даже копии древних, доиспанских документов, сообщающих об уступке земли. Известно об одной такой сделке между двумя представителями знати, проживавшими в районе Чалько — Амекамекан.

Этими данными как будто подтверждается существование частного землевладения по крайней мере у верхних слоев ацтекского общества.

Для выяснения того, как появилось частное землевладение, какими были условия и источники его пополнения, необходимо обратиться к общинному землевладению — той глубинной исторической основе, на которой возникало раннеклассовое общество. Как уже отмечалось, кальпулли играла определенную, но отнюдь не решающую роль в постепенном складывании частнособственнического землевладения. Общинная структура была еще слишком сильна для того, чтобы общинная земля могла стать значительным и уж тем более основным источником формирования частного землевладения.

Другим источником возникновения и развития частного сектора в землевладении, как известно из истории других древних обществ, были изменения в структуре государственного земельного фонда — сдвиги, происходившие со служебными наделами. Ацтекское служебное землевладение, практика предоставления наделов и нормы пользования ими вполне укладывались в общеисторические рамки: должность чаще переходила к сыну покойного, что постепенно вело к превращению служебной земли (со временем) в достояние определенной семьи или рода [409, с. 29-30].

И все-таки в условиях непрерывных войн, которые вели ацтеки и их союзники, важнейшим источником образования частного землевладения, как и остальных форм последнего, была «земля врага» — экспроприированные земли побежденных народов. Именно они составляли фонд, откуда черпались дарственные земли, которыми тлатоани награждал своих воинов, а также различных лиц, прославившихся на военном или ином поприще [389, т. 4, с. 333]. Так, во времена четвертого тлатоани, Итцкоатля, после покорения Аскапотсалько, по десять наделов получили тлатоани и его главнокомандующий, по два надела остальные отличившиеся из знати; что касается простых воинов, то они земли не получили, кроме считанных единиц «самых храбрых». Сходная история имела место и после завоевания городов Койоакана и Шочимилько [173, с. 59, 72 и др.; 228, с. 445-446; 384, с. 79 и др.]. И так, уверяет источник, ацтеки поступали всегда, при любом тлатоани, когда покоряли новые земли 131, с. 343].

Есть мнение, что именно с эпохи Итцкоатля в древнеацтекском обществе начала складываться особая земледельческая знать [70, с. 382-383]. По нашему мнению, следует критически отнестись к сообщениям источников о существовании частного землевладения уже в то время. Скорее можно говорить о том, что складывались лишь условия для этого. Данный процесс достиг степени качественного сдвига, вероятно, ко времени Ауитсотля и Мотекусомы II Младшего, когда уже определенно просматривались классовое расслоение, достаточно развитая государственная система управления, рынок и т.п.

Среди простых людей, общинников, было мало собственников земли [31, с. 343], ее имела главным образом знать, жрецы, богатые купцы и ремесленники. Поэтому все понятия, связанные с частным землевладением, предполагают прежде всего высокий социальный статус собственника. Однако из-за незавершенности процесса классообразования ацтекское общество, как и любое древневосточное, имело некоторые черты кастовости. Это распространялось прежде всего на знать, а затем, в свою очередь, отражалось на категориях, которые использовались при обозначении частного землевладения.

Наиболее часто употребляемое название частных владений — «земля знати» (ацт. pillalli) [110, с. 148; 203, с. 222; 228, с. 170; 389, т. 4, с. 333]. Встречается в источниках и другая категория — «земля старинной знати» (ацт. tecpillalli, от tecpiltin — «люди знатного происхождения» с высоким титулом tecuhtli — «знатный», который обычно получали занимавшие высокий государственный и военный пост). Считалось, что она была получена «за заслуги» [228, с. 170; 314, с. 128; 389; т. 4, с. 333]. По сути, в этих названиях прослеживается разница между родовой и дарственной землей, но и в обоих случаях владельцами выступала преимущественно военная знать, игравшая решающую роль в ацтекском военно-деспотическом государстве.

Для организации систематической и эффективной эксплуатации частных земель, управления ими необходима хотя бы относительная их концентрация. Ничего подобного не было в ацтекском государстве. Как и в случае с царским землевладением, частные земли не представляли единого массива, у одного и того же владельца они могли быть расположены в самых разных местах территории Тройственного союза. Например, знать Куаутитлана после покорения города потеряла часть своих земель, однако, став под ацтекские знамена, ее представители за военные заслуги (если таковые были) вновь стали получать участки, но уже в других местах. Сходным образом обстояло дело и c Теотиуаканом. Подобно другим покоренным районам, Теотиуакан выделил поля, урожай с которых предназначался для выплаты дани в пользу г. Тескоко, которому он подчинялся в рамках Тройственного союза. Правитель же Теотиуакана получал свой доход с участков на других территориях, в частности — в округах самого Тескоко, городов Уэшотла, Коатлинчан и др. Правитель подконтрольного ацтекам г. Куэрнаваки имел 21 участок в разных районах государства, в том числе в столичной округе [222, с. 75, 130; 342, с. 52].

Участки, разбросанные в разных местах, были, понятно, и разных размеров. Владения упомянутого правителя Куэрнаваки не превышали 120 га, размер отдельных его участков колебался от 1 — 2 до 6 — 7 га (два участка ушли под дом и сад) [222, с. 88]. В других архивных источниках раннеколониального периода также упоминаются как минимальные, так и максимальные размеры наделов. Так, в районе Шочимилько наследственные земли имели особые стандартизированные размеры, 400x400 саженей (браса), т.е. около 70 га, что связано с практиковавшейся там системой интенсивного орошаемого земледелия — чинампового [342, с. 52].

В документах судебной тяжбы второй половины XVI в. по поводу прав на землю между потомками правителей г. Тескоко и общинниками, предки которых когда-то, до прихода испанцев, обрабатывали ее, упомянут участок размером 800x360 саженей-браса (около 127 га) [214, с. 133 — 139]. Однако чаще фигурируют парцеллы небольших размеров: 7x20 саженей-браса [383, с. 27 — 29], 20x10, 30x8 саженей-браса [98, с. 373] и т.п.

Тлатоани как частное лицо тоже владел землей — наследственными наделами, а также теми, что присваивались им после завоеваний. Согласно раннеколониальной информации, полученной от членов семьи потомственной индейской знати, связанной с родом Ашайакатля, сам тлатоани располагал «21 имением» и «участками земли в 26 городах». Его предшественник Мотекусома I Старший имел в собственности земли в «32 городах» и «21 имение». Другой информатор, находившийся в родстве с одной из дочерей девятого, последнего доиспанского тлатоани Мотекусомы II Младшего, утверждал в ходе судебного разбирательства, что последний и его законная супруга имели родовую земельную собственность, которой они владели еще до того, как Мотекусома стал правителем ацтеков (напомним, что он пришел к власти в возрасте 35 — 40 лет) [114, с. 870]. Все из тех же архивных источников известно также, что, например, только в районе г. Куэрнаваки Мотекусома II имел 145 га земли, являясь там, таким образом, главным землевладельцем [342, с. 52].

Собственные земли были не только у главы Тройственного союза, но и у его союзников — правителей городов Тескоко и Тлакопана. К примеру, сохранился список из 10 городов, часть земель которых правитель г. Тескоко Несауалькойотль после одного из успешных военных предприятий оставил для себя [227, с. 234].

Конечно, информаторов, собравших все эти сведения, можно заподозрить в неточности, тенденциозности, субъективизме, однако при сравнении с общей территорией государства к моменту Конкисты приводимые ими данные не кажутся столь уж невероятными.

На частную землю распространялось право наследования. В семьях правителей такие права имели как будто и женщины [203, с. 222]. Обычно же наследовал старший сын, которому переходила вместе с тем и обязанность содержать всех остальных членов семьи. Так, Текалко, супруга тлатоани Мотекусомы II Младшего, владела собственными землями, которые она «либо наследовала, либо купила» [114, с. 870]. Из архивных материалов известно, что когда вождь Теотиуакана, подконтрольного г. Тескоко, женился на дочери Несауалькойотля, правителя последнего, то в качестве приданого он получил земли в 16 разных местах Тройственного союза. Эти участки назывались «земля женщины» (ацт. cihuatlalli; от cihua — «женщина») [196, с. 55; 249, с. 28]. Из этих земель шесть «обширных имений» имели статус «ее собственность» (ацт. itlatqui). Когда он умер, то его старший сын и наследник получил право распоряжаться разными категориями земель, находящимися на территории района Теотиуакана, точнее, обеспечить поступление доходов с них (в источнике перечисляются «земля тлатоани», «дворцовая земля», «земли правителя Тескоко», «земля, предназначенная для выплаты дани»). Однако земли, которые принадлежали его матери, т.е. «земли женщины», он наследовал лично, как старший сын. Младшие же братья получали свою долю только в «земле знати», которая считалась, как говорилось выше, родовой собственностью [214, с. 131; 222, с. 130; 314, с. 126].

Говоря о системе наследования в древнеацтекском обществе, нельзя не обратить внимание на одно очень важное обстоятельство. Дело в том, что не всегда отец мог передать старшему сыну земли, полученные им самим за какие-то заслуги. Объяснение этому довольно простое и логичное: такую землю тлатоани давал за заслуги конкретному лицу, и поскольку, например, воинская слава не может наследоваться, то, следовательно, нельзя наследовать и землю [389, т. 4, с. 333]. Соответственно можно говорить, что в ацтекском государстве имела место система пожизненного владения дарственными землями. Впрочем, не исключается и другой вариант: то, что преподносится источниками как частное землевладение, на деле могло оказаться скрытой формой служебного держания.

И все же всякие рассуждения о частном землевладении не станут убедительными до тех пор, пока не будет доказано наличие одного очень важного условия: для того чтобы появилось частное землевладение, необходимо существование свободной рабочей силы, т.е. людей, не имеющих земли. В связи с анализом общинного землевладения уже отмечалось, что в общине происходили непростые, неоднозначные процессы, имевшие следствием первые симптомы ее разложения и даже появление первых безземельных. На частной земле кроме общинников-масеуалей работали и «арендаторы», чаще безземельные, упоминавшиеся ранее майеки (или тлалмаитль), а также особые группы рабов, ставших таковыми в том числе и в результате невыполнения каких-то экономических обязательств. Словом, имело место использование подневольного труда людей свободных, полурабского (в большей степени) и рабского (в зачатке) типа. В таких условиях использовалась как аренда (ацт. millanehuaiztli) [409, с. 114-126], так и элементарное принуждение.

Для развития частного землевладения необходим прогресс техники, орудий труда, технологии. В ацтекскую эпоху кардинальных изменений в орудиях труда по сравнению с предыдущим периодом истории Мексики не было (хотя орудия из меди встречались). Ацтеки, однако, довели до высшей степени совершенства высокопродуктивную систему орошаемого земледелия — чинампы. Использование ее в частном хозяйстве давало несомненный эффект.

Частные земли обязательно отмечались «знаками владения», «межевыми знаками» [384, с. 99], за нарушение которых полагалась смерть [227, с. 238]. Они могли быть проданы только другим знатным лицам или купцам [70, с. 381, 383; 275, с. 530; 389, т. 4, с. 333]. Правда, есть мнение что такие ограничения носили скорее номинальный характер, поскольку процесс складывания господствующего слоя далеко еще не завершился, в частности, наряду с родовой набирала силу военная знать, пополнявшаяся теми, кто возвышался благодаря заслугам на поле боя. По нашему мнению, широкого развития процессы купли-продажи земли у ацтеков еще не получили. Соответствующие операции проводились скорее всего с теми участками, которые находились в метрополии, т.е. в Мексиканской долине. Любопытно провести параллель с древним Вавилоном, где по указу Хаммурапи была запрещена продажа земли (кроме городских участков) и земли на завоеванных территориях в большинстве изымались в пользу царского фонда (с переводом жителей в категорию царских людей). Вероятно, те же процессы и в том же направлении проходили и в ацтекском государстве, но бесспорных доказательств этого нет.

Знать не платила налогов со своих земель [409, с. 36], но в связи с существованием системы даров ее представители много тратили на подношения, подарки тлатоани, особенно когда прибывали ко двору на какие-нибудь торжества или религиозные праздники.

Итак, общинная земля была основной формой землевладения. Кроме нее существовали земли царские, храмовые, служебные и в зачаточном состоянии частные. Некоторые из этих категорий, в свою очередь, делились на более мелкие виды. Границы между названными видами земель не всегда четко просматриваются.

Разные виды земель располагались чересполосно, что на специальных картах-кодексах (кадастрах) (ацт. altepetl-amatl) отражалось путем окраски их в разные цвета. К примеру, земли, принаддежавшие общине, окрашивались ярко-желтым цветом, а царские — пурпурным [212, т. 3, с. 370-371; 289, с. 116]. На подобных картах-кодексах содержалась и другая необходимая информация. Пример тому — сделанные в доиспанских традициях раннеколониальные «Кодекс Вергара» и «Кодекс де Санта Мария Асунсьон» (см. рис. 46), связанные с районом г. Тескоко. В них средствами пиктографии описывается качество почвы (ацт. milcocolli), приводятся «список членов семьи» владельца участка (ацт. tlacatlacuiloli), «реестр семейной собственности» (ацт. tlahuilmantli). На подобных кодексах еще в доиспанский период указывали, чго лучше выращивать и какой урожай можно взять с участка [147, с. 33; 289, с. 117; 309, с. 275; 400, с. 339].

В то же время полной ясности относительно системы измерения площади участков земли в доиспанский период у нас нет. Чаще можно встретить в документах указания типа «4 участка земли для обработки» [118, с. 207]. В частности и поэтому трудно говорить хотя бы приблизительно о количественном, процентном соотношении между разными категориями земель. В самом деле, при анализе индейских пиктографических кодексов-кадастров можно видеть, что выращивалось на участках, но не всегда ясно, каковы их размеры.

В колониальный период при определении последних использовались в основном две единицы измерений: мера и браса. Чаще всего обращались к кастильской мере (реже — к бургосской и толедской). С ее помощью измеряли также ткани. Браса (сажень) в отличие от меры была менее точной единицей, но чаще считалась равной двум мерам (т.е. 1,68 м, как уже отмечалось).

Что же касается индейцев, то, насколько можно понять, при измерении площадей они использовали в качестве единицы холсты местной ткани определенных размеров; последние также были разные — 55 - 75 см и др., чаще до 1 м. Кусок холста в пределах 55 — 75 см называли «нога» (ацт. cenzotl) или «единица» (ацт. zotl). Больше известно относительно ацтекских мер длины, где за основу взяты размеры частей человеческого тела: «положение» [стоя] (ацт. cennequetzalli) — около 1,6 м (средний рост человека); «рука» (ацт. cemmatl — 2,5 м (от подошвы до кончиков пальцев вытянутой руки); сажень или «одна стрела» (ацт. cemmitl — 1,25 м (от пальцев рук одной вытянутой руки до локтя другой вытянутой руки); «сердце» (ацт. cenyollotli) — 0,9 м (от линии позвоночника — «сердца» до кончиков пальцев вытянутой руки); «длина руки» (ацт. cemacolli) — 0,8 м (от плеча до кончиков пальцев вытянутой руки); «подмышка» (ацт. cenciacatl) — 0,7 м (от подмышки до кончиков пальцев вытянутой руки), с ее помощью кроме всего прочего измеряли хворост, дрова, траву и т.п., т.е. все, что можно взять под мышку; европейские 0,45 м, соответствующие расстоянию от локтя до кончиков пальцев, назывались cemmolicpitl; 0,3 м, расстояние от локтя до запястья, соответствовало в языке науа слову cemmatzotzopaztli.

Известны и ацтекские слова, обозначавшие инструменты и приспособления для измерения. Так, веревку для измерений (в том числе и земли) называли tlalmecatl (а словом cemmecatl или mecatl, по утверждению А. Эрреры, в значении, равном 1 мере, обозначали веревку, служившую для измерения хвороста в вязанке; в кодексе «Атлас Дурана» — индейских рисунках, служащих приложением к работе Д. Дурана, — на листе 6 изображено измерение дороги с ее помощью). Кроме того, известно и название специальной палки для измерения земли — tlalcuauitl [37, с. 43; 118, с. 207-223; 212, т. 3, с. 232; 289, с. 117; 389, т. 4, с. 352].

Трудность практического использования описанной индейской системы мер заключается в том, что она не вполне ясно представлена на дошедших до нас земельных кадастрах.

Заключая рассмотрение вопроса о землевладении, следует подчеркнуть, что не у всех народов и не во всех регионах, составлявших государство Тройственного союза, обязательно имелись упомянутые выше формы землевладения (для раннеклассового государства с социально-экономической неоднородностью его областей единообразие такого рода просто невозможно); в одних районах преобладали одни формы землевладения, в других — другие.

Естественно, что после разрушительного вихря безжалостной Конкисты вместе с гибелью древнего государства распалась и система землевладения, на основе которой оно существовало, и только отрывочные, весьма противоречивые сведения в раннеколониальных источниках позволяют реконструировать ее «с большей или меньшей степенью вероятности» [314, с. 127-128], оставляя место для новых дискуссий.