В хозяйственной жизни ацтекского государства ремесленное производство занимало весьма значительное место. Известное развитие получило горнорудное дело. В древней Мексике добывались и использовались около 35 неметаллических минералов и примерно 14 видов руд [265, с. 10]. Среди них следует назвать прежде всего добычу соли (ацт. iztlatalli). Ее использовали в пищу и для консервации, служила она и объектом торговли, причем соледобытчики обычно продавали ее перекупщикам, которые затем сбывали потребителям ее с выгодой для себя [351, т. 3, с. 147, 349; 386, с. 565]. Соль входила в список дани, выплачиваемой покоренными племенами Теночтитлану. Так, в знаменитом «Кодексе Мендосы» среди статей дани упоминаются и соляные головы. Б. Саагун отмечал, что такую дань ацтеки получали от жителей «жарких стран» [351, т. 2, с. 312]. К числу последних следует, видимо, отнести и сапотеков, Живших на территории нынешнего штата Оахака и частично оказавшихся под контролем Тройственного союза. Там имелись естественные залежи темной соли, однако хорошую, белую соль сапотеки получали в результате торгового обмена с майя Юкатана, а также из своих солеварен на Тихоокеанском побережье у перешейка Теуантепек [386, с. 565].

Важным районом солепроизводства была и Мексиканская долина. Соль там добывали повсеместно, особенно развит был этот промысел на западном и южном побережье Мексиканских озер. Важнейшими центрами соледобычи и солепроизводства были Уитсилопочко, Мешикальтсинко (одновременно и важные центры торговли солью). И в XVI в., уже при испанцах, в Мешикальтцинко, Койоакане, Мишкоаке, Уитсилопочко, Истапалапе, Экатепеке сохранялось это производство и по-прежнему оттуда поступали в торговлю соляные головы [156, с. 57; 201, с. 338].

Добыча соли была профессиональным занятием соледобытчиков (испанизир. iztatleros, от ацт. iztatl — «соль») [42, с. 38; 309, с. 519]. Ее получали несколькими способами. Самый простой — сбор выкристаллизировавшейся соли (ацт. tequequite) на берегу или на обнажившемся во время засухи дне (например, на оз. Тескоко). Иногда собирали почву с высокой концентрацией соли (с обнажившегося дна). Ее промывали, получали концентрированный соляной раствор и выпаривали его. Конечный продукт представлял собой куски сухой темной соли в форме круглых голов размером с булку. Часто применяли выпаривание озерной воды, используя различные технологии (оставшиеся неизменными и в колониальный период). В одном случае специально вырытые пруды или ямы наполняли соленой водой, предоставляя возможность солнцу естественным образом испарять ее. Использовалась и более сложная и совершенная технология. На склоне холма вырывали цилиндрическую яму, на дно которой помещали дренажную трубу, перекрытую фильтром из растительных волокон или сходного материала. Другой конец дренажной трубы выводился наружу над специальным сосудом. Содержащая соль вода, проходя через фильтр, очищалась от различных взвесей и в таком виде попадала в сосуд. Затем его помещали на огонь и вьщаривали 2 — 3 часа. Такой способ получения соли можно было наблюдать еще в середине XX в.

По мнению многих исследователей, подчеркивавших, что опираются только на материалы индейского происхождения, так добывали соль и до Конкисты. Дополнительную информацию дают пиктографические рукописи, в частности «Кодекс Мендосы». Дело в том, что одним из центров соледобычи был Иштакалько. В состав пиктограмм этого города, согласно рукописям, входило стилизованное изображение дома и очага, под которым помещен сосуд для выпаривания соли. Тем или иным способом получали соляные головы разного размера, качества, цвета [351, т. 3, с. 147]. В колониальный период добыча соли осталась преимущественно индейским занятием [201, с. 339].

Кроме соли индейцы использовали соду, содержащуюся в золе; мыла, однако, в доиспанский период не знали и не производили, предпочитая париться в банях с помощью веника из кукурузных листьев [201, с. 339]38.

Универсальную роль в ацтекском обществе играл камень, особенно базальт и обсидиан. Первый (камень темного цвета, отличавшийся большой прочностью) использовался при изготовлении орудий, применявшихся для рыхления, размалывания, разглаживания и т.п. В наибольшем количестве базальт добывали в районе Теотиуакана и Темаскалапана [353, с. 293]. Обсидиан, вулканическое стекло (красное, черное, серое, иногда с красивым отливом), по своим свойствам и прочности напоминал гранит. Он использовался при изготовлении большинства орудий труда, но места его добычи были локализованы главным образом в вулканических районах Центральной Мексики. Основные разработки на Мексиканском нагорье и в Мексиканской долине велись в Отумбе, в окрестностях Пачуко (северо-восточная часть Мексиканской долины). Там добывали прекрасный зеленого оттенка обсидиан. Обсидиан был столь прочен, что им даже брились [14, т. 1, с. 143; 132, с. 667; 353, с. 293].

Меньшую роль по сравнению с базальтом и обсидианом играл Кварц, главная добыча которого была сосредоточена в Тепотслане. Добывали и использовали также мрамор, порфир, яшму, «белый камень», «черный с красными прожилками» [212, т. 3, с. 212].

Песок добывали в разных местах, особенно славился доставляемый из районов Тототепека и Кетсальтепека: он отличался тем, что был особенно хорош при шлифовании [173, с. 229 — 230].

Глину копали во многих местах. В районе современного Морелоса по берегам рек добывали глину, которую широко применяли при производстве керамики [342, с. 51]. У Б. Саагуна встречаются упоминания о продаже на рынке прекрасной голубой глины [351, т. 3, с. 157, 343]. Он же сообщал и о торговле селитрой — щелочью, Природной содой [351, т. 3, с. 157]. В ацтекском государстве, пожалуй, лучше всего знали и использовали известняк. Он был достаточно широко распространен. Например, на территории нынешнего Морелоса добывали известняк, который шел преимущественно на строительство храмов [212, т. 3, С - 233; 342, с. 51]. В Мексиканской долине его добывали главным образом в ее северной, горной части. Это подтвердила и раннеколониальная практика, когда известняковые карьеры функционировали в Сумпанго, Ситлалтепеке, Шалтокане, Уэипочтлане, Текишкиаке; кстати, добыча там извести в колониальный период носила даже коммерческий характер. И хотя в 1550 г. известняковые каменоломни были открыты и на юге долины, в Шочимилько, для подавляющей части местных индейцев этот материал остался недоступным. В районах же Коатепека, Чималуакана, Чиколоапы, Колуакана известняковые каменоломни отсутствовали совсем [77, с. 459; 201, с. 335-336].

Разделение труда было достаточно относительным: добывавшие камень в каменоломнях подчас его сами и обтесывали, а мастера-каменотесы могли использоваться и при возведении зданий и сооружений [104, с. 224]. Из известняка получали и известь, которую продавали на рынках либо в измельченном и обожженном виде (ацт. cacalotetl — «обожженная»), либо в виде «живой» (гашеной) извести [351, т. 3, с. 143-144]. Продавали также получаемые путем обжига известняка мел и гипс [351, т. 3, с. 157].

Добыча минералов велась и в открытых карьерах, и шахтным способом. Б. Саагун рассказывает о разработке и эксплуатации настоящих шахт в доиспанский период. У него встречаются выражения «in tepeio», «in oztoio» — «из горы», «из пещеры» (согласно словарю А. Молины, по-ацтекски «сооружать шахту» — tlallan oztotataca). Однако эти свидетельства и другие данные, содержащиеся в документах XVI в. (в частности, относящихся к современному штату Герреро), которые также подтверждали факт существования шахт в доиспанский период, не позволяли решить вопрос о древности горного дела. Необходимы были археологические исследования.

Еще в прошлом веке и даже несколысо раньше стали поступать сведения о следах древних горных разработок (например, сообщение А. Гумбольдта). В 1969 г. были проведены археологические исследования в горном районе Сойотла (в Серро де Керетаро). Там были обнаружены многочисленные входы в древние шахтные сооружения. Более интенсивные исследования подтвердили их доиспанское происхождение. Они же показали, что в этих местах наряду с другими минералами добывали киноварь и кальцит. Проведенные раскопки позволяют заключить, что в доиспанский период в Сойотле рыли наклонные шахты, колодцы, галереи и даже «большие залы». Фрагменты керамики и предметы, содержащие детали органического происхождения, свидетельствуют, что эти шахты использовались на протяжении нескольких веков, начиная с IV - III вв. до н. э., т.е. еще со времени ольмекской культуры. Таким образом, начало горного дела в древней Мексике относится еще к дохристианскому периоду (в рамках общей мировой истории) [265, с. 11 — 14].

В 1940 г. в районе р. Бальсас также было идентифицировано некоторое число древних шахт доиспанского происхождения. Добывались там квасцы (которые использовались для выделки кож, крашения) и каолин (высококачественная глина, используемая для производства керамики). Разработка шла как в открытом разрезе, так и в подземных выработках. При разработке в шахтах использовались каменные молоты (из деорита или авдезита, изготовленные методом скола), каменные ступы для размельчения минералов; для извлечения вкраплений в породу применялись инструменты из кости. Исследователи обнаружили кроме этого глиняные черепки, обсидиановые ножи, деревянные клинья, глиняные корыта (точнее, их остатки), фрагменты плетеных корзин, веревки, используемые для подъема сырья наверх, остатки применявшихся для освещения шахт факелов из растительных волокон, смоченных древесной смолой. Наконец, найдены остатки пищи, фрагменты сосудов и изображений божков [265, с. 14-17].

Своего рода пробным камнем, характеризующим уровень развития общества, является, как известно, степень проникновения металла в структуру его хозяйства.

Если горное дело было известно еще в дохристианскую эру, то начало добычи металлических руд относится в Мексике примерно к X в., т.е. еще до образования ацтекского государства. Из письменных и археологических данных явствует, что мексиканские народы знали следующие металлы (представленные в порядке важности): золото, медь, серебро, олово, свинец; ртуть, возможно, была известна, однако не использовалась [265, с. 10, 30]39.

Добыча золота в пределах ацтекского государства велась в основном в районе нынешних штатов Герреро и Оахака (в знаменитой «могиле 7» в Монте Албане, в Оахаке был обнаружен 121 золотой предмет, что подтверждает древность традиции использования здесь золота). На вопрос конкистадоров о местах добычи золота Мотекусома II ответил, что таких районов три: больше всего золота добывали в районе Сакатулы (как он объяснил, в 10-12 днях пути на юг от Теночтитлана), где его получали, промывая золотоносную породу в специальных деревянных лотках; незадолго до прихода испанцев золото стали находить по берегам рек в землях народа хуастеков, т.е. на территории нынешнего штата Веракрус; наконец, обильные месторождения золота были у сапотеков, народа, который, однако, не был полностью покорен ацтеками. К картине, нарисованной тлатоани, следует добавить, что достаточно золота было и у тарасков Мичоакана, но они были исконными врагами ацтеков, и получить его от них можно было только путем торговли. В порядке сравнения следует напомнить, что не очень богатыми золотом были и земли майя (за исключением, пожалуй, Чичен-Ицы) [265, с. 30].

Медные рудники (открытые карьеры и шахты) были в Герреро (Серро де Агилар) и на сапотекской территории [73, с. 550], однако больше, чем в других районах Мексики, ее добывали и использовали тараски Мичоакана [265, с. 30], изделия которых высоко ценились в Центральной Мексике40.

Б. Саагун писал, что самородное серебро встречалось крайне редко, вследствие чего этот металл очень высоко ценился [351, т. 3, с. 339] (см. также [265, с. 26]. Впрочем, в другом источнике утверждается, что у индейцев было «много серебра» [411, с. 362]. Кстати, в упоминавшейся «могиле 7» из Монте Албаны изделий из серебра было 24 (против 121 из золота). Это, возможно, свидетельствует, что в доацтекский период истории Мексики серебро реже использовалось в ремесленном производстве41. Основными районами добычи серебра были территории нынешних штатов Оахака, Идальго и Герреро (в частности, район г. Тлачко или Ташко) [265, с. 20, 30].

Залежи олова имелись в Герреро (то же в районе Тлачко)42, и говорят, что Э. Кортес получал его оттуда для производства меди в количестве, вполне достаточном, чтобы позволить себе избавиться от пушек, которые он использовал при осаде Теночтитлана [73, с. 550]. Свинец, столь же редкий, как олово и серебро43, добывали вместе с серебром шахтным способом главным образом в названных выше районах.

Что касается техники обогащения руд и очищения металлов (ацт. tlachipaualiztli), то об этом известно не так много, хотя, судя по иллюстрациям из кодексов, древняя Мексика знала свой вариант горна. Так, тараски Мичоакана плавили руду либо в глиняных жаровнях, либо в специальных ямах. Огонь поддерживали, вдувая воздух через трубки, вставленные в отверстия; получаемый (на дне горна) металл подвергали затем повторной (или даже трехкратной) обработке и очищению.

Обработка полученного металла, как и повсюду на Земле, производилась путем ковки или литья.

Мастера ковки (ацт. teocuitlatzotzonqui) молотов в собственном смысле этого слова не имели. Ювелиры, например, используя один камень как молот, а другой как наковальню, получали пластины золота, серебра, меди нужной толщины и размера; из этих заготовок затем делали самые разные предметы. Металлом обрамляли драгоценные и полудрагоценные камни, в частности нефрит, считавшийся у многих мексиканских народов священным [265, с. 25 — 26; 305, с. 98; 308, с. 127; 329, с. 743].

В литейном деле литейщики (ацт. teucuitlapitzqui или tlatlalianime — «те, кто дают адекватное состояние чему-то») использовали гипсовые формы и классическую технику «потерянного воска» (судя по описаниям различных раннеколониальных авторов, начиная с самого знаменитого из них, Б. Саагуна). Сначала мастер смешивал древесный уголь с глиной и полученный состав высушивал на солнце в течение двух дней. Затем из него с помощью медного скребка изготовлялась форма. Потом мастер занимался воском. Разогрев его, он подмешивал к нему белый копал (для прочности) и профильтровывал. После этого кусок воска раскатывался на плоском камне деревянной скалкой, пока он не становился тонким, «как паутина». Полученная тончайшая пластина кусочком дерева накладывалась на форму, сверху на нее наносился сначала растолченный в порошок древесный уголь, а затем глина, и ее оставляли на два дня сохнуть. Золото (если изделие делалось из него) расплавлялось в плавильном тигле, сделанном обычно из смеси угля и глины; когда оно становилось жидким, его выливали в отверстие, оставленное в форме. Металл постепенно вытеснял растапливавшийся воск, который, в свою очередь, вытекал через нижнее отверстие в форме. Закончив плавку, мастер освобождал готовое изделие от формы и полировал его песком. Затем изделие помещалось в ванну, сделанную из размолотых и разведенных квасцов. После этого вещь обрабатывалась «золотой мазью», которая делалась с использованием «земляной соли» (так в тексте источника). Наконец, изделие во второй раз закаляли и вновь опускали в ванну из квасцов. Благодаря всем этим операциям золото становилось блестящим и приобретало ярко-желтый цвет [351, т. 3, с. 67 — 72].

«Купание» изделия в квасцовой ванне, смазывание его «золотой мазью» и вторичное закаливание необходимы были для очистки золота от примесей44. Дело в том, что мексиканское золото содержало много примесей серебра. В современной технологии последние обычно отделяются от золота при помощи сильных кислот, но ацтеки, конечно, не знали и не могли пользоваться таким способом.

Сходным образом выплавлялись ацтеками изделия из серебра или меди; техника закаливания применялась и при производстве орудий труда, например мотыг.

Ацтекские мастера умели делать сплавы, в частности бронзовые, добавляя к меди олово или мышьяк. При этом иногда доля олова или мышьяка достигала 23%, хотя достаточно 5 — 10%. Столь значительные добавки делались для того, чтобы сплав становился блестящим, как золото или серебро.

До недавнего времени высказывались сомнения насчет того, что мексиканцы знали бронзовые сплавы до прихода испанцев [73, №551], однако археологические данные, особенно полученные в середине — второй половине XX в., на этот счет достаточно убедительны. Найдены, в частности, бубенчики и некоторые другие предметы из бронзы. Такие находки были сделаны, например, в 1957 г. в Телолопане (штат Герреро). Кроме того, об изделиях из олова упоминули и Э. Кортес, и Б. Саагун. Так, Э. Кортес писал, что индейцы использовали кусочки олова как монеты [156, с. 72; 265, с. 18, 22 — 23].

Ацтеки знали медно-серебряные, медно-золотые, золото-серебряные (электрон) сплавы [212, т. 3, с. 229-230; 223, с. 850; 329, 0-743]. Сплавы меди с золотом или серебром, меди с оловом применялись при изготовлении топоров, сверл, долот (зубил) [203, с.246]. Добавки к серебру были незначительными и точно дозированными, по необходимости, поскольку индейские мастера знали, что чисто серебряная вещь будет хрупкой.

О хорошем знакомстве с медью свидетельствует и то, что, познакомившись через испанцев с железом, индейцы стали называть его «черной медью» — в отличие от действительной меди — «красной».

Ацтеки знали технику золочения, паяния45, филиграни (возможно, ложной, когда тонкие полоски металла на поверхности являлись результатом отливки, а не напаивания), полирования, чеканки. В последнем случае на чистую отполированную поверхность изделия наносили контур рисунка, по которому затем чеканили с помощью кремневого острия. Мастера умели покрывать отдельные детали тех или иных предметов тонкими металлическими листами [212, т. 3, с. 229-230; 265, с. 26; 305, с. 98; 350, т. 3, с. 67-72].

Среди мастеров по обработке металлов существовала специализация: одни были связаны с обработкой золота и серебра, другие — меди. Золотых и серебряных дел мастера назывались teucuitlahua — «те, кто владеет истинным получением металла», или teucuitlapitzqui — «тот, кто делает плавку»; работавшие с медью — «тот, кто распоряжается медью» (ацт. tepuztecac), или «тот, кто плавит медь» (ацт. tepuzpitzqui). Но чаще всего о ювелирах говорили tecuitlahua, а о медниках — tepuztecac [137, т. 1, с. 89; 265, с. 23 — 24].

В источниках упоминаются самые разные предметы из благородных металлов: фигурки богов, серебряная посуда, золотые цепочки и диадемы с украшениями из камней, а также украшения на обуви, золотые и серебряные браслеты с прикрепленными к ним бубенчиками, золотые бубенчики, прикрепленные к разнообразным жезлам, сосуды для напитков с украшениями в виде фигурок животных, большие и малые жаровни для воскурений из золота и серебра, разнообразные воинские знаки отличия и др. [14, т. 1; с. 137, 140; 173, с. 131, 177-178; 203, с. 257; 212, т. 3, с. 207, 235; 409, с. 362]. Из меди или с использованием отдельных деталей из нее делали топоры, мотыги, кирки, тесла, шила, долота (резцы), паяльные трубки, бубенчики, иглы, наконечники стрел и копий, броши, жезлы, рукоятки, булавки и др. [156, с. 72; 223, с. 832; 265, с. 24; 325, с. 521]. Это перечисление (в соответствии с источниками) дает, как думается, право не согласиться с утверждением, что из металла ацтеки делали главным образом предметы ритуального назначения и что металлообработка не имела большого значения в ацтекской экономике [235, с. 25]. В действительности эта отрасль ремесла достаточно широко снабжала общество орудиями труда, украшениями, предметами ритуального назначения.

Как писал один из испанских конкистадоров, ацтекские золотых дел мастера умели создавать вещи, которые могли возбудить зависть даже их испанских собратьев по ремеслу [14, т. 1, с. 144] (см. также [212, т. 3, с. 29Эр. Авторы XVI в. рассказывают об искусно сделанных местными мастерами золотых рыбах с серебряной (или золотой) чешуей, птице, двигающей головой и крыльями, обезьяне, забавляющейся игрушкой, и др. [212, т. 3, с. 230; 305, с. 98]. Хотя верить буквально данной информации едва ли стоит (ибо надо будет признать в таком случае в ацтеках замечательных механиков древности), сама по себе она примечательна. Следует напомнить также, что подавляющее большинство как золотых, так и серебряных изделий ацтеков погибло в плавильных печах колониальной Мексики и королевской Испании. Лишь незначительная, даже мизерная часть таких произведений искусства дошла до наших дней. Среди них и прекрасное ацтекское золотое нагрудное украшение весом в четверть килограмма, хранящееся в Эрмитаже, куда оно поступило в середине 20-х годов XX в. из мексиканской коллекции Строгановых (см. [15]).

Ювелирное искусство предполагало использование в работе драгоценных и поделочных камней. Однозначную оценку таким изделиям ацтеков дать трудно: по утверждению одного раннеколониального автора, мексиканцы обрабатывали камни хуже, чем это делалось в Европе в то же время [212, т. 3, с. 230], по мнению же другого, они, напротив, были удивительно умелыми в шлифовке и обработке камней [14, т. 1, с. 144]. Сохранился перечень основных украшений из камня, которые обычно делали ювелиры: вставки в уши и нижнюю губу из зеленых камней (особенно ценился изумруд), нити нефритовых и бирюзовых бус на запястья [173, с. 212; 305, с. 84].

Искусство инкрустации, которое, очевидно, ведет начало еще от тольтеков, также было известно ацтекским мастерам. Мозаику они делали с использованием бирюзы, яшмы, малахита, обсидиана, пирита, раковин, коралла; в качестве основы применяли дерево, камень, кость [156, с. 72; 231, с. 149]. Мозаику могли составлять и из разных сортов дерева; для инкрустации шло золото и серебро [152, с. 381]. Особенно популярным было инкрустирование оружия и воинских принадлежностей вообще [411, с. 360].

Что касается географии распространения ремесла, связанного с обработкой металлов и камней, то из районов ацтекского государства самыми развитыми в этом отношении были территории нынешних мексиканских штатов Герреро и особенно Оахаки, миштекское и сапотекское население которого по мастерству производства изделий из драгоценных металлов превосходило кого бы то ни было. Из сапотекских городов Оахаки (Ишикайана, Миктлана, Янкуитлана, Тепускулана, Тамасолана, Этлана, Камотлана, Яуитлана, Теокуитлана — ацт. «Место золота») в ацтекскую столицу поступали прекрасные изделия. Поставляли их и поселения юго-восточной части Веракруса, Соконуско [15, с. 211; 73, с. 551]. В Мексиканской долине славились золотых и серебряных дел мастера из г. Аскапотсалько. Некоторое время после завоевания испанцы продолжали называть его «город серебряных кузниц». Изделия из Аскапотсалько входили в список дани, выплачиваемой испанской короне, хотя первое время после Конкисты индейские ремесленники не могли еще иметь европейского горна из-за его дороговизны и продолжали использовать прежнюю технологию [14, т. 1, с. 77, 144; 201, с. 35; 231, с. 149; 305, с. 99].

За пределами ацтекского государства хорошие мастера по части изготовления предметов из меди хозяйственного назначения были в районе Халиско, но особенно славились в этом отношении тараски Мичоакана, соперники ацтеков на протяжении всей их истории. Высокой была репутация и ремесленных изделий из Чолулы. Через рынок, в том числе и между народами, сравнительно богатый выбор изделий из металлов циркулировал по всей территории нынешней Мексики [156, с. 72; 203, с. 287; 351, т. 3, с. 132-133; 411, с. 361]46.

Но при всем развитии культуры использования металла главные орудия труда, а также важнейшие детали оружия делались индейцами из камня. Таковой, к примеру, была терка для размельчения маиса (ацт. metlatl). Главным камнем считался обсидиан47, но использовали и кремень (гагат, черный янтарь), делая кремневые ножи (обычно с деревянной ручкой). Некоторые из таких ножей (скальпелей) использовали при ритуальных жертвоприношениях. Мастер тщательно шлифовал лезвие с обеих сторон, так как знал, что если оно не будет «гладким, как железо» (сравнение европейского раннеколониального автора), то станет крошиться и трескаться. Камень обрабатывали, используя техники скола, сверления, полирования (с помощью песка разные виды камней доводили до зеркального блеска). Камень добывали в каменоломнях с помощью деревянных кольев.

Для строительства применялись земля, адоба (необожженный кирпич, кирпич, высушенный на солнце), обожженный кирпич, камень, песок, известь, дерево (кедр и сосна, особенно при отделке дворцовых и храмовых зданий, для хижин использовали просто шесты и горбыль), солома, стебли агавы.

К строительным профессиям должны быть отнесены каменотесы, каменщики, плотники (см. рис. 49), существование которых зафиксировано в источниках и подтверждено последующими исследованиями; упоминаются даже печники. Каменщики и каменотесы вместе с плотниками, согласно этим данным, составляли основные категории строительных мастеров. При строительных работах одни из них были заняты добычей камня или производством кирпича, другие доставляли из леса материал для деревянных конструкций зданий [104, с. 224; 152, с. 370, 382; 156, с. 72; 173, с. 139, 140, 161; 201, с. 335; 212, т. 3, с. 231-232; 305, с. 98-99; 411, с. 361]. По нашему мнению, такая специализация была, вероятнее всего, только при крупном (государственном, храмовом) строительстве. Именно такая специализация (при одновременной кооперации) имела, например, место при строительстве главного храма Теночтитлана. Источник сообщает, что, отбывая трудовую повинность, представители разных народов и регионов Тройственного союза выполняли разные функции: одни доставляли строительные материалы (песок, известь и др.), другие занимались собственно строительством, причем за каждым из отрядов были закреплены определенные части, элементы конструкции, стороны пирамиды. За строительством наблюдали специальные должностные лица (ацт. calmimilocatl). Эти чиновники, обычные при всяком крупном строительстве (см. рис. 72), должны были добиваться соблюдения основных строительных правил. Так, они обязаны были следить за тем, чтобы при строительстве нового сооружения оно не выпадало из общего плана или представляло опасность другим, соседним сооружениям [196, с. 180].

Гражданское строительство — прежде всего возведение домов. Оно было освящено, как и многое другое в жизни ацтеков, обрядами и поверьями. Так, после возведения дома (что беднякам обычно приходилось делать каждые 10-12 лет) зажигали новый огонь, и если он вспыхивал быстро, то считалось, что жизнь в нем будет спокойной и благополучной; если же плохо, то соответственно несчастливой, трудной [351, т. 2, с. 38]. Обязательным было по завершении сгроительства жилища устраивать и торжества, чтобы снискать благожелательность «богов жилищ» [212, т. 3, с. 180]. Если случалось, чго от стены дома по каким-то причинам отваливалось бревно, то это означало, что в нем кто-нибудь заболеет или умрет [351, т. 2, с. 38].

В доиспанский период дома у ацтеков были разнообразными. Если жилище бедных было скромным, а иногда просто жалким, то у богатых и знатных оно отличалось добротностью и достатком, нередко было построено из камня (известняка). Согласно источникам, каменное строительство началось в Теночтитлане при первом тлатоани, Акамапичтли. Принципы местного строительства, его традиции после Конкисты сохранились, ибо только дома индейской знати (прежде всего касиков, вождей) стали имитировать испанские архитектурные традиции, жилища же рядовых индейцев сохраняли свой прежний доиспанский вид. Одним словом, архитектура жилых зданий была знаком социальной принадлежности.

Дом рядовых общинников — чаще всего однокамерная прямоугольная хижина с небольшим открытым дверным проемом. В Теночтитлане, выросшем на острове, некоторые дома могли иметь два выхода — один на улицу, другой на протоку. Так же строились дома в других островных городах, особенно на юге озер Мексиканской Долины. Большинство жилищ делали из доступных материалов (см. рис. 8). Крыша была низкой и плоской, чаще покрытой листьями агавы на манер черепицы. Жерди, горбыль, солома, агава, глина для адобы — вот почти повсеместно доступный и потому широко используемый материал. Камень имел меньшее значение. Дело в том, что его укладка требовала извести для раствора, а добывалась она не повсеместно. Поэтому в центральных и горных областях Мексики (т.е. в районах внутренних) дома были как из камня, так и из адобы, в то же время в прибрежных и лесных районах — чаще из адобы или дерева с соломенной крышей. В домах не было вентиляционных отверстий, поэтому в помещении был специфический запах застоявшегося воздуха. Стены обмазывали или оштукатуривали смесью глины (ацт. tezontli) и извести. Пол делали из измельченных вулканических пород (ацт. tepetlatl). Дома, кроме того, белили, подкрашивали и даже разрисовывали [305, с. 79].

Дом правителя (ацт. tecpan), естественно, значительно превосходил своими размерами дома обычных жителей. О дворце Мотекусомы II, разрушенном при взятии Теночтитлана конкистадорами, писали, что, не зная расположения помещений в нем, можно было даже заблудиться [305, с. 79; 411, с. 361-362]. То, что испанцы называли дворцом, представляло собой, по сути, комплекс внутренних и внешних дворов и двориков, а также помещений различного назначения. Так, по одному из описаний, дворец Мотекусомы II имел 20 входов (видимо, главных дверей), по которым можно было выйти за пределы дворцового комплекса на прилегающие к дворцовым постройкам территории [212, т. 3, с. 212]. Было правило строить таким образом, чтобы все помещения так или иначе соединялись выходами на один большой патио (внутренний двор, открытое помещение). Таких патио во дворце Мотекусомы II было несколько, и в одном из них находился выход водопровода, оттуда вода поступала по скрытым каналам в другие части дома [212, т. 3, с. 212].

Согласно Ф. А. Иштлильшочитлю, Несауалькойотль, правитель г. Тескоко, имел дворец, где было более 300 разных помещений — залы для судей, военного совета, финансового совета, охраны правителя, послов, оружейных складов, для танцев и музицирования, женская половина [40, с. 30 — 35]. По нашему мнению, полностью верить этой цифре нет оснований, но вот общая структура построения здания дворца — от покоев до оружейных складов — вполне соответствовала нормам того времени.

Поскольку в процессе завоевания Теночтитлана город был буквально стерт с лица земли, остается только по свидетельствам письменных источников попытаться воссоздать архитектурные принципы ацтеков. Судя по всему, в архитектуре они использовали систему арок, лестниц, в том числе и деревянных [411, с. 362]. Теночтитлан — островной город, поэтому, чтобы избежать сырости, архитекторы и строители поднимали первые этажи до уровня бельэтажа [409, с. 65].

В строительстве и украшении богатых домов и дворцов использовали дорогие материалы типа яшмы, порфира, «белого камня», «черного камня с красными прожилками» (так в источнике); крыши делали, используя кедр, кипарис, пальму, пинию и некоторые другие виды древесины; разнообразный декор включал в себя изображения зооморфных существ [212, т. 3, с. 212]. В холодную погоду помещения дворца обогревались с помощью жаровень, куда помещали угли из коры особого дерева, горевшего без дыма и с весьма приятным запахом. Б. Диас, видевший такую систему отопления в покоях Мотекусомы II, писал, что при этом между правителем и открытым огнем были установлены особые ширмы «из золота» с изображением богов [14, т. 1, с. 142].

Внутреннее убранство помещений, естественно, зависело от их назначения. Стены наиболее важных жилых помещений дворца, залов приемов и т.п. оббивали на манер обоев или ковров богатыми тканями, украшениями с использованием изделий из перьев. Помещение освещали с помощью светильников в виде соснового сучка или щепки (ацт. ocotl) [14, т. 1, с. 133; 203, с. 247; 212, т. 3, с. 212].

Кроме дворца правителя в Теночтитлане было много других «богатых домов» местной ацтекской, а также провинциальной знати (представители последней обязаны были в течение определенного времени жить в столице). Кроме того, в городе были различного рода общественные здания, где решались дела жителей определенных кварталов, повторявшие, по всей видимости, архитектурные принципы, характерные для жилых строений.

Специфическим примером ацтекских архитектурных сооружений были так называемые темаскаль (ацт. temazcal) — паровые бани (парилки). Они были столь же обычными, как храмы или хижины бедняков, причем сходные бани строят до сих пор, и они мало чем отличаются от древних. Как древние, так и современные темаскаль варьировали в форме и деталях (в зависимости от региона и социального положения ее владельца), но неизменными были и остаются несколысо основных принципов их строительства. Темаскаль — низкое строение (в ней нельзя было даже встать в полный рост) с небольшой дверью и очагом. Готовя баню, ее нагревали настолько, что стены накалялись. Затем закрывали дверь и обливали внутри стены водой, вызывая интенсивное испарение. Такими банями-парилками пользовались в целях не только гигиенических, но и медицинских (например, при простуде; полезно было, как считали лекари, не очень жаркую баню принимать и беременным женщинам). Парились, используя связки листьев кукурузы или иных специфических растений. В некоторых случаях, попарившись, обливались холодной водой. Знатные и богатые имели даже специальных банщиков (обычно горбунов или карликов). Темаскаль были и у бедных и у богатых, входили они и в состав дворцового комплекса в качестве необходимого элемента его структуры [94, с. 737-741; 212, т. 3, с. 212].

Дворец правителя находился в центре Теночтитлана, в так называемом дворцово-храмовом комплексе. Еще Э. Кортес отмечал, что в Теночтитлане «много храмов», «домов богов», «зданий очень красивых» [156, с. 74]. Храмы назывались теокалли (ацт. teocalli — «дом бога»). Все они строились практически по одному плану и различались лишь размерами. Кроме собственно храмов были и одинокие «часовни», где путешественники могли совершать обряды [152, с. 387-388].

Храмовая территория обычно представляла собой прямоугольной формы двор, размеры которого зависели от масштабов храма и величины поселения, где он возводился. Как сообщается в одном из источников, в больших городах расстояние от одного угла храма до другого соответствовало длине полета стрелы при «выстреле из арбалета», а в малых поселениях — «длине полета стрелы», выпущенной из лука, или еще меньше. Храмовую территорию окружали стеной, чтобы «оградить пространство божества и чтобы храмы почитались еще больше» [305, с. 44 — 45]. Этот высокий забор строили в больших городах, в частности в Теночтитлане, с использованием каменной кладки [152, с. 394]. В центре этого участка сооружали квадратное основание, платформу, опоясанное фундаментом из камня (чаще известняка), пространство внутри которого заполняли землей и щебнем. О размерах основания главной пирамиды Теночтитлана сведения различны: по одним, расстояние по диагонали составляло 40 брас48 [305, с. 45], по другим, длина сторон основания платформы равнялась 150 и 120 шагам [152, с. 384]. Такая платформа-основание поднималась на высоту в два человеческих роста. С трех сторон ее окружали проходы шириной в два шага, с четвертой прокладывали идущую вверх лестницу.

На этой основе возводили следующую платформу меньших размеров и вновь высотой в два человеческих роста, на ней еще одну платформу и т.д., пока лестница, возводимая по одной из сторон ступенчатой пирамиды, достигала длины в 120 — 140 ступеней (иногда, к примеру на пирамиде г. Тескоко, и немного — на 5-6 ступеней — выше). На самой верхней площадке строили помещение алтаря. В малых храмах, посвященных какому-либо определенному божеству, возводили одно здание; в больших же, каким являлся главный храм Теночтитлана, — два, предназначенных для двух главных богов ацтеков — племенного бога войны Уитсилопочтли и бога дождя Тлалоку. Есть сообщение, что высота таких помещений для алтарей достигала 10 — 12 человеческих роста [152, с. 384; 173, с. 139; 305, с. 45; 318, с. 33].

Храмовая территория была обычно связана с почитанием нескольких богов, среди которых, конечно, выделялся какой-то наиболее важный. Именно поэтому внутри храмовой территории кроме наиболее важного центрального храма обычно находились разных масштабов храмы менее значительных богов. Как сообщается в одной из раннеколониальных работ, в Теночтитлане в пределах храмового комплекса было 12 — 15 алтарей для «демонов поменьше», а на территории только главного храма было более 20 «башен» храмов. При каждом из храмов были помещения для жрецов, а также, по возможности, источники воды, «купальни». В подобном помещении главного храма Теночтитлана, согласно источникам, могли без помех разместиться 1000 человек [152, с. 370, 384, 394 — 395; 305, с. 45], хотя, вероятнее всего, имелись в виду общие возможности храмовой территории. При храмах находились также помещения (школы) для юношей и девушек, один-два года обучавшихся в них.

Оформление дворцов и особенно храмов требовало привлечения «скульпторов», мастеров по обработке камня, которые делали статуи многочисленных богов, элементы отделки зданий и т.п. Основные материалы, которые при этом использовались, — базальт, обсидиан, мрамор; в мелкой скульптуре применялись яшма, нефрит и др.

Специфической разновидностью памятников, имеющих отношение к религиозному ритуалу, которые выполняли скульпторы, являлись уже упоминавшиеся темалакатли — камни для жертвоприношений. Они были разных размеров, украшались резьбой, сюжеты которой носили религиозный или военный характер (см. рис. 18, 21). Практически каждый правитель считал нужным не только построить или обновить несколько храмов, но и оставить после себя новый темалакатль. Резчики по камню создавали и тесно связанные с темалакатлем по ритуалу особые каменные чаши — куаушикалли (ацт. cuauhxicalli — «орлиная ваза», где орел — символ войны и воина) (см. рис. 22, 23, 25). Обычно именно в эти чаши собирали кровь жертв.

Храмовая территория, как уже отмечалось, обносилась стеной. В Теночтитлане территория главного храма была окружена «высокой стеной» с четырьмя воротами. Во времена Мотекусомы II возле каждого из входов были построены специальные помещения, где находились склады оружия, принадлежавшие охране тлатоани [158, с. 394]. Последнее объяснялось тем, что дворец правителя примыкал к территории главного храма. Последний неоднократно перестраивался и обновлялся (при Ашайакатле, Тисоке, Ауитсотле) [173, с. 186-191; 212, т. 3, с. 233]. В 1521 г. Теночтитлан был разрушен, и начиная со второй половины XVI в. уже велись споры о месте, где находился главный храм. В этом отношении помогла карта Теночтитлана, составленная Э. Кортесом.

Храмов в стране было очень много; в одном Теночтитлане, согласно Б. Саагуну, их насчитывалось более 70. Словом, храмовое строительство было важнейшей частью негражданского строительства..О своем первом впечатлении от соприкосновения с храмами и храмовой архитектурой сообщал один из первых очевидцев и участник Конкисты, солдат армии Кортеса Б. Диас: «Мы вошли в громадные эры, окружавшие главный храм. Каждый из них... окружен двойной стеной, выложен большими гладкими плитами. Всюду величайшая чистота, нигде ни соринки, ни травинки». Лестница в 114 ступеней вела на верх пирамиды, «где... была площадка с несколькими крупными камнями, на которые кладутся жертвы. Подле стоял громадный истукан, вроде дракона, окруженный столь же отвратительными изваяниями, и весь пол кругом был забрызган еще свежей кровью. Здесь были и часовни с такими же отвратительными идолами. О размерах этого храма скажу еще несколько слов, хотя во многом могу ошибиться... Весь храм, как мне кажется, занимал огромную площадь, на которой могло бы поместиться пять обычных домов. Все здание имело форму пирамиды с усеченной вершиной, на которой помещались башенки с идолами; ступени, идущие уступами, не имели перил... Все жители города должны участвовать в его стройке, жертвуя золото, серебро, драгоценные камни. Каковые дары и клались в фундамент совместно со всевозможными семенами, и все это орошалось кровью множества жертв... Когда уже после завоевания на месте этого храма решили воздвигнуть церковь... и стали для этого разбирать часть храма, то в основании его нашли массу драгоценностей... Следует упомянуть о небольшом здании в виде башни. Вход в нее охранялся двумя разинутыми каменными пастями с огромными клыками, и, воистину, это был вход в адскую пасть: внутри было множество идолов, а в соседнем помещении много посуды для варки жертвенного мяса, всякие ножи и топоры, точно у мясников. Вблизи же были заготовлены штабеля дров, а также водоемы чудесной чистой воды прямо из общего водопровода. Вокруг одного из дворов шли жилища пап и прочей храмовой челяди, а в особом большом доме находилось множество знатных девушек в затворе... с особым даже своим небольшим храмом. Впрочем, в Чолуле храм в 120 ступеней, а вТескоко в 117» [14, т. 1, с. 143, 151-152].

Другой разновидностью архитектуры военно-религиозного назначения были так называемые стадионы для игры в мяч. Это были особой формы сооружения из камня, повторявшие в основном принципы планировки современных стадионов: на двух противоположных сторонах, представлявших собой крутые склоны, располагались скамьи для зрителей; две другие стороны замыкались высокими каменными стенами, к каждой из которых было прикреплено по каменному кольцу (типа баскетбольных) — но не горизонтально, а вертикально. Задача игроков двух противоборствующих команд — забросить каучуковый мяч в кольцо. Гонять, передавать и бить по кольцу можно было только бедром, коленом, плечом. Сама игра имела ритуальный и магический смысл: по некоторым версиям, круглый мяч, перемещавшийся вместе с игроками от одного кольца к другому, символизировал движение солнца от восхода до заката, от заката до восхода. Эта игра была составной частью физической подготовки воинов и была весьма престижна.

Планировка городов ацтеков была традиционной: средоточием являлся главный храм и рынок. Ее можно проследить на примере ацтекской столицы. Теночтитлан, достигавший в окружности 16 км, как и центр предыдущего классического периода истории Мексики — Теотиуакан, был крестообразным в плане, т.е. соответственно разделен на четыре большие части. Каждая из них была ориентирована на определенную сторону света. Перед испанским завоеванием в городе было два главных центра — рынок (в северной части, в Тлателолько) и площадь главного храма вместе с ним самим.

Так как Теночтитлан был островным городом (он находился на расстоянии около 1 км от западного берега оз. Тескоко), попасть в него с материка можно было только по специально построенным искусственным дамбам. Б. Диас, одним из первых вошедший в город вместе с Э. Кортесом и его отрядом, писал, что таких дамб было три и они шли на юг (в Истапалапу), на север (в Тепеаку, одно из многих прибрежных поселений), на запад (в Тлакопан); он же сообщал, что дорога в Истапалапу, «прямая как стрела», была шириной в 8 шагов [14, т. 1, с. 133, 149]. Кстати, именно через Истапалапу испанцы впервые вступили в Теночтитлан в 1519 г., а спешно покидали город, спасаясь, через западную дамбу. К Б. Диасу присоединяются и Т. Мотолиния, и «Анонимный завоеватель», которые сообщали, что в город можно было войти по трем «улицам» — дамбам: западная была длиной в 1/2 лиги (лига = 5,5 км), южная — в 2 лиги, северная — в 1 лигу (в «Анонимном завоевателе» соответственно 2; 1,5 и 1/4 лиги). На восток дороги не было, и там простиралось оз. Тескоко [152, с. 391; 305, с. 81]. Э. Кортес же сообщал, что Теночтитлан имел «4 входа», от которых шли «4 главные дороги» шириной в «2 копья» [156, с. 72]. Такая противоречивость находит отражение и в современных реконструкциях плана Теночтитлана, где указываются как три, так и четыре дамбы. Это разночтение порождено, конечно, не в последнюю очередь и тем, что в процессе штурма Теночтитлана испанцы буквально стерли его с лица земли, а последующее строительство в колониальный период довершило разрушение поверженной столицы.

Согласно источникам, высота дамб в общем достигала «30 и более шагов» и сооружались они из «дерева и земли». Дамбы возводились постепенно, поскольку подъем уровня воды оз. Тескоко угрожал и чинампам и самим жилищам. Одни дамбы служили только для передвижения (такой была, например, южная, соединившая Теночтитлан с побережьем оз. Шочимилько и впервые сооруженная при тлатоани Итцкоатле жителями покоренной им федерации шочимильков; позднее ее неоднократно реконструировали и обновляли). К моменту прихода испанцев она была построена из земли и камня и имела ширину около 3 м. Дамба в нескольких местах прерывалась протоками, обеспечивавшими свободный переток воды из одной части озера в другую и проход для лодок. Эти протоки для прохода пешеходов были перекрыты специально построенными мостами [173, с. 79; 318, с. 19]. Аналогичную роль выполняла и северная дамба. Считается, что обе эти дамбы спроектированы и построены под руководством правителя г. Тескоко и союзника Теночтитлана, «Перикла древней Мексики» — Несауалькойотля. Ему же приписывается проектирование и других дамб.

Кроме тех пешеходных дамб была дамба-акведук, по которой в Теночтитлан поступала пресная вода с материка. Э. Кортес, видевший ее, писал, что по ней было проложено два канала, вымощенных известняком и имевших в ширину два шага и глубину два стадия (1 стадий = около 185 м). Он писал, что «толщина струи» (потока воды) была размером с человеческое тело. Каналы функционировали поочередно (в перекрытом проводили очистку) [156, с. 76]. Эти сведения подтверждал и «Анонимный завоеватель», где говорится, что канал доходил до самого центра города и все жители пользовались водой из него [152, с. 391]. Об этом же писал и официальный испанский историк А. Эррера, добавлявший, что от главного водопровода шли ответвления в разные концы города и даже в отдельные дома знати. По словам А. Эрреры, водопровод состоял из уплотненной земли («камня») и деревянных труб [212, т. 3, с. 224 — 225].

Строительство и обновление акведука как гидротехнического сооружения первостепенной важности велось непрерывно. Источник указывает, что при тлатоани Чимальпопоке тело акведука делали из «земляных блоков», которые на лодке доставляли с материка на место строительства; использовали также столбы, тростник и систему земляных насыпей. Сам канал сначала делали из «глины» («глиняные трубы»). Однако эти «трубы» пропускали воду, и земляная дамба, подпитавшись водой, разрушалась. Поэтому позже водоводный канал облицевали камнем и известняком. Не все тлатоани были удачными строителями. Яркий пример тому — нерасчетливое строительство акведука при Ауитсотле, закончившееся, как уже говорилось, наводнением, вызвавшим разрушение Теночтитлана. Последний раз акведук обновлялся при Мотекусоме II. Воду (как и ныне) брали из нескольких источников в районе Чапультепека на западном побережье оз. Тескоко [14, т. 1, с. 149; 351, т. 2, с. 284].

Теночтитлан сам по себе представлял древнее гидротехническое сооружение, поскольку для благополучия этой древнемексиканской Венеции, стоящей на мелководье оз. Тескоко, необходимо было учитывать уровень воды, регулировать его, очищая малые и большие каналы от ила. Последнее, как уже отмечалось, было необходимо и для того, чтобы лодки могли свободно продвигаться, поскольку это было жизненно важно для развития Теночтитлана как торгового центра. Поскольку лишь центральная, наиболее древняя, часть города располагалась на острове, а большинство домов находилось на освоенном мелководье, основная часть улиц города представляла собой либо просто каналы, где можно было передвигаться только на лодке, либо наполовину каналы, наполовину тротуары. Как писал очевидец, обычной была картина, когда из двух человек, разговаривавших между собой, один шел посуху, второй плыл на лодке [152, с. 391-392; 212, т. 3, с. 224; 305, с. 81-82]. Множество мостов было переброшено через каналы от улицы к улице. Некоторые были столь добротно сделаны, что по ним могла пройти упряжка лошадей [156, с. 72].

Теночтитлан был не единственным городом, соединенным с материком искусственными дамбами. Куитлауак, располагавшийся на границе озер Шочимилько и Чалько, имел выход на север и юг в виде дамб, которые, очевидно, уступали столичным.

В источниках отмечается, что многие города были на удивление удачно распланированы, на самых подходящих местах были площади, храмы, рынки. В этом отношении особенно выделялся (кроме Теночтитлана) южный город Шочимилько [152, с. 370, 390]. Восторги первых европейцев понять можно. Можно объяснить и их изумление величиной ацтекских городов, их многолюдностью, поскольку, как известно, рядовые средневековые города Европы в среднем насчитывали всего несколько тысяч жителей. В свете всего этого понятны чувства испанского конкистадора Б. Диаса, которые явственно проявляются при описании им своих впечатлений от вида Теночтитлана с вершины пирамиды главного храма: «Все было как на ладони; множество лодок сновало туда и сюда, доставляя людей и продукты в любой дом, а над домами повсюду высились, точно крепости, пирамиды храмов с часовнями и башенками на вершине. Внизу под ними кишел рынок с его многочисленной толпой, и шум его был слышен на далекую округу... Картина была поистине величественная, и мы на нее загляделись...» [14, т. 1, с. 149].

Некоторые из районов государства особенно славились своими мастерами-строителями. Такими были Чималуакан, Коатепек, Тепетлаосток, Такубайя, Койоакан. Кстати, последний славился и дорожными мастерами, занимавшимися обустройством дорог. В раннеколониальный период если какой-нибудь город должен был в соответствии с указаниями властей выделить для строительных работ мастеров и не мог этого сделать, то за помощью обращались именно в Койоакан. В тот же период подтвердили свою добрую репутацию мастера г. Тескоко, прекрасно строившие и дома, и церкви. Хорошими строителями и каменотесами считались и жители г. Аскапотсалько.

Деревообработка в древнеацтекском производстве была на достаточно высоком уровне. На рынке продавались и готовые изделия, и древесина [411, с. 361]. Как уже отмечалось, наиболее доступными и широко используемыми из деревьев были дуб и разные виды сосны.

Плотники (ацт. quauhxinque tlaxinque[ед. ч. quauhxinqui; tlaxinqui — «мастер по дереву»), ремесло которых входило в число важнейших строительных профессий (в источниках упоминаются даже «хорошие» и «плохие» плотники [351, т. 3, с. 114 — 115], добывали древесину обычно сами, хотя в источниках есть упоминание и о дровосеках [104, с. 224; 118, с. 64; 137, т. 1, с. 89]. Основным орудием у них был топор. Хотя их инструменты в большинстве своем были не из металла (но отдельные медные инструменты — топоры, сверла, долота — все же имелись у некоторых мастеров), ими удавалось прекрасно обрабатывать дерево (см. рис. 49) [203, с. 246; 305, с. 99; 351, т. 3, с. 114-115]. Для скрепления деталей использовались шипы (колючки) агавы, которые были такие острые и прочные, что их можно было вколачивать в дерево как гвозди [203, с. 292].

Столяры чаще всего из дуба делали мебель (столы, стулья, колыбели) [14, т. 1, с. 147], ложки и др. [152, с. 381]. Мебель, правда, использовалась только в самых богатых домах, а в хижинах бедняков все ограничивалось циновками. Простые индейцы и в колониальный период спали без гамаков или кроватей и тем более обходились без столов и стульев [201, с. 336; 353, с. 293]. Стулья или скамьи делались различные (в том числе и со спинкой), но невысокие, не выше 20 см над полом [152, с. 380]; разумеется, немногим выше были и столы [14, т. 1, с. 142]. Вообще же индейская мебель не очень поразила европейцев, они писали даже, например, что ложе Мотекусомы II никак не соответствовало пышности его двора: на циновки или «солому» просто было положено множество одеял [212, т. 3, с. 212]. В общем, эта сторона быта индейцев выглядела следующим образом: бедные спали на «соломе» или циновках, а богатые на более мягких толстых подстилках в виде тюфяков или на одеялах; под голову подкладывали камень, дерево или «связку из листьев пальмы»; в жилище могли быть невысокие стулья, хотя обычно сидели на земле [203, с. 247].

Столяры делали и другие домашние вещи, в частности, встречается упоминание о деревянных сундуках [351, т. 3, с. 147]. В художественном оформлении зданий, возможно, принимали участие и резчики по дереву. Во всяком случае, в одном из источников есть упоминание деревянных фигурок животных, украшавших дворец правителя [212, т. 3, с. 212].

Кораблей в собственном смысле слова индейцы не знали, они делали лишь лодки-каноэ (вместимостью чаще до 5 человек), которые выдалбливали плотники из цельного дерева (см. рис. 38, 40, 57) [151, с. 292; 203, с. 288].

Хотя ремесло плотников не было редким, считалось тем не менее, что лучшие плотники жили в г. Шочимилько [201, с. 250, 351].

Важным занятием (а для некоторых — профессиональным) было изготовление различных плетеных изделий. Согласно раннеколониальным данным, «многие травы» использовались как материал для плетения [305, с. 100], чаще всего — тростник (ацт. tule), из которого делали важнейший предмет обихода — разнообразные циновки (испанизир. petates). Циновки у ацтеков бывали разные — как богато и искусно выделанные, так и самые непритязательные по виду. Циновками покрывали пол, на них спали, под ними скрывались от непогоды, используя в качестве грубых накидок. Особенно славились такие изделия из городов Шалтокан, Сумпанго, Ситлалтепек и некоторых других, в окрестностях которых рос хороший тростник [201, с. 336].

Циновки плели также из скрученных стеблей разных трав, из волокон пальмы [351, т. 3, с. 142]. Особенно тонкие циновки делали из волокон агавы [203, с. 292; 351, т. 3, с. 139-140]. Те же мастера плели корзины разной формы и назначения, а также мешки. Корзины, сделанные из тростника, назывались, по разным данным, либо petlacalli (ацт.), либо chicuites (испанизир.), а большие корзины с двумя ручками — otlatompiatli (ацт.) [49, с. 118; 351, т. 3, кн. 10, с. 146-147, 154]. Не исключено, что эти же мастера делали веники и метлы [351, т. 3, с. 148-149, 150]. В качестве наиболее распространенных инструментов они использовали колючки агавы и костяное шило [118, с. 64].

Мастера, занимавшиеся плетением, были разной квалификации [351, т. 3, с. 134 — 135]. Богом-покровителем ремесленников, изготовлявшим различные изделия из тростника, был один из богов дождя Напатекутли [351, т. 1, с. 70].

Гончары (ацт. zuquichiuqui) не знали гончарного круга, но тем не менее достигали неплохих результатов. Они использовали технику глазури, производили как орнаментированную и расписную керамику (чаще всего использовались стилизованные изображения птиц, растений, рыб и др.), так и простые гладкостенные изделия. Собственно ацтекская керамика известна как «ацтекская оранжевая керамика», южнее Теночтитлана (в Малиналько, Тлауике, Шочикалько, Куэрнаваке) изготовлялась и полихромная. По форме и назначению керамика была самой разнообразной — вазы большие и малые; горшки; кувшины с ручкой; глиняные жаровни или сковородки (ацт. comal или comalli), на которых пекли тортильи; сосуды для хранения продуктов; сосуды для ритуальных целей (воскурения) и др. [118, с. 64; 156, с. 73; 201, с. 350-351; 203, с. 257; 365, с. 175].

Хотя глина, пригодная для производства керамики, была практически везде, признанным центром керамического производства в Мексиканской долине был г. Куаутитлан. Он, а также город-государство Чолула, не подчинявшийся власти Теночтитлана, сохранили эту славу до наших дней [201, с. 350 — 351]. На производстве керамики хозяйственного назначения специализировались такие города, как Койоакан, Тескоко и Теотиуакан [353, с. 298]. Однако лучшую в тогдашней Мексике керамику делали миштеки Оахаки [261, с. 55; 353, с. 298]. И даже в период наивысшего расцвета ацтекского государства лучшая из продававшейся на рынках Теночтитлана керамика была привозной [231, с. 149].

Кожевенное дело было развито хорошо в разных районах Тройственного союза, но самые лучшие кожи выделывались тарасками Мичоакана, т.е. вне границ ацтекского влияния. Тем не менее и то, что делали ацтекские кожевники, удовлетворяло вкусам и потребностям жителей государства. По словам одного из авторитетнейших авторов раннеколониального периода, Т. Мотолинии, выделанные ими кожи были не хуже, чем в Кастилии [305, с. 98]. В качестве субстрата использовали отходы человеческой жизнедеятельности, а также квасцы. Мастера умели окрашивать кожи в самые разные цвета. Материалом служили шкуры и мелких животных (типа кроликов), и таких крупных, как олень. В качестве игл (шила) использовали колючки агавы [14, т. 1, с. 150; 203, с. 292].

Из кожи делали самые разные вещи, прежде всего обувь, которую, однако, носили только представители верхних слоев общества. Обувь делали без носка, но с пяткой и каблуком, ремни у такой обуви проходили между пальцев и укреплялись на щиколотке «пуговицей» (так в тексте источника). Обувь по возможности украшали (например, тлатоани носил обувь, сделанную из шкуры ягуара, украшенную золотом) [152, с. 377; 173, с. 178; 351, т. 3, с. 154]. Для предохранения кожаной обуви от влаги ее смазывали растительными маслами. Кроме обуви из кожи делали ремни, приспособления для ношения оружия у пояса или на груди [212, т. 3, с. 231; 351, т. 3, с. 154]. Шкуры использовали как одежду в виде накидок — дорогих и более дешевых (например, тлатоани носил накидку из шкуры ягуара). Шкуры выделывали как сохраняя мех и ворс, так и удаляя их. В источнике есть упоминание и о кожаных мешках [351, т. 3, с. 147, 154].

Важной областью применения особо качественно выделанных кож было использование их как писчего материала при составлении кодексов. Перед нанесением рисунков и пиктограмм лист пергамента обычно покрывали белой краской. На коже написан, в частности, такой индейский кодекс, как «Карта Тлотцина».

Хотя наиболее важные сведения фиксировались на пергаменте, основная масса кодексов писалась на индейской бумаге. В источниках приводятся сведения о способах ее получения и материалах, из которых ее изготовляли. Есть упоминание, что ее делали, используя в качестве сырья пальмовые листья, дерево Castilli Olastica (ацт. hule), агаву.

Согласно данным М. де Англериа, процесс изготовления бумаги из пальмовых листьев начинался с того, что с них сдирали верхний слой «кожи», имеющий частую сетчатую структуру, и затем, наклеивая кусочки ткани листа один на другой, получали бумагу нужной толщины. В качестве клеящего вещества использовали сок корня особого растения Epidendrum pastorisil (ацт. amatzauhtli) [203, с. 292; 207, с. 42; 254, с. 695-696; 329, с. 279].

Использовали для получения бумаги и кору (лыко) лесного фигового дерева, индейской смоковницы (лат. Ficus petiolaris), у которой доктор Ф. Эрнандес, описавший в 1570 г. процесс изготовления бумаги, насчитал более 12 сортов. Индейцы называли ее матль (ацт. amatl или amaquaitl), откуда ведет свое происхождение и само название индейской бумаги — аматль. Кстати, из этого же материала делали бумагу и майя. Согласно Ф. Эрнандесу, сначала сырье замачивали в воде на ночь. Утром верхнюю кожицу полосками сдирали каменными ножами. Затем 5 — 6 таких полос, положенных друг на друга, обрабатывали, ударяя гладким камнем, с тем чтобы получить единый прочный лист. Полученные листы сушили на солнце, выравнивая и сглаживая неровности при помощи камня. Однако поверхность бумаги все равно не получалась идеально гладкой, поэтому перед письмом ее покрывали особым известковым раствором (ацт. xicaltetl, который, заполняя поры и неровности, придавал ей чистый белый цвет [54, с. 30; 104, с. 180; 231, с. 143; 254, с. 695-696; 257, с. 28; 329, с. 279-280; 355, с. 291].

Некоторые исследователи считают, что вся бумага делалась только из аматль описанным способом, сведения же о производстве ее из агавы, идущие от Т. Мотолинии (и подхваченные затем, в частности, А. Ботурини, А. Гумбольдтом, У. Прескоттом и даже Э. Зелером), они объявляют ошибочными (см., например, [207]. Однако, по нашему мнению, игнорировать приведенные выше данные касательно иных исходных материалов не следует.

Бумаги требовалось много, поэтому она входила в список дани, выплачиваемой разными районами государства. Бумагу делали везде, но, по-видимому, один из лучших ее сортов поставлял район нынешнего Морелоса [344, с. 51].

Основное назначение бумаги — использование ее в качестве писчего материала для составления кодексов. Обычно узкие полоски бумаги, получаемые при ее производстве, склеивали с помощью густого растительного клея, получаемого, возможно, из Epidendron pastoris (ацт. tzacuhtli), в свитки разной длины. Так, главный ацтекский кодекс доиспанского происхождения — «Бурбонский кодекс» — имеет длину 14 м [231, с. 143]. Для закрепления пиктограмм и рисунков, предохранения их от воздействия сырости бумагу покрывали растительными маслами или животными жирами [203, с. 247; 212, т. 3, с. 231-232].

Много требовалось бумаги и на ритуальные цели. Костюмы и предметы атрибутики участников различных церемоний украшались бумагой. Когда совершали ритуальные жертвоприношения, бумагу окропляли кровью жертвы или жертвователя (если это было ритуальное самоистязание) и затем сжигали (воскуривая угодный богам фимиам). На головы статуй богов и богинь надевали короны из бумаги (ацт. amacalli — «дом из бумаги»). Во время погребального обряда на мертвых клали шесть листов бумаги с особыми пиктограммами, которые призваны были помочь выдержать испытания, ожидавшие, согласно религиозно-мифологическим представлениям ацтеков, усопшего в мире мертвых (проскочить между двух гор, которые непрерывно сталкиваются; пройти по тропе, охраняемой огромным змеем; не оказаться в пасти страшного аллигатора Шочитоналя; пересечь восемь пустынь; пройти столько же гор; шестой лист был защитой от невероятно сильного и холодного ветра) [173, с. 212; 203, с. 292; 254, с. 700].

Анализ технологии прядения и ткачества, широко распространенных в древней Мексике, затруднен характером источников. Из-за особенностей климата, а также трагического оборота событий во время Конкисты и раннеколониального периода не сохранился ни один из образцов доиспанской одежды и ни один из образцов ткани [36, с. 35]. В произведениях же искусства (рисунки в кодексах, скульптура) детали процессов прядения и ткачества не отражены. То же самое можно сказать о сообщениях первых европейцев, оставивших лишь отрывочные данные об этой стороне материальной культуры ацтеков. В результате общую картину древнейшего вида ремесленной деятельности приходится воссоздавать, опираясь на совокупность отрывочных и неполных данных, сообщаемых названными выше источниками, описывающими в большинстве случаев доколониальную технологию, использовавшуюся и некоторое время после испанского завоевания [153, с. 5].

Сырьем для текстильного производства служили хлопок, волокна агавы (испанцы называли их nequen или henequen, т.е. словом из языка таино), реже волокна пальмы (ацт. iztol) [122, с. 39; 153, с. 5, 38].

В источниках почти ничего не говорится о производстве грубых тканей из волокон агавы. Между тем они имели гораздо большее распространение, нежели изделия из хлопка, поскольку ткань из волокон агавы шла на одежду (как мужскую, так и женскую) для основной части населения страны — общинников. После размягчения листьев агавы и извлечения из них волокнистых нитей (которые, понятно, бывали разного качества и толщины) индейцы ткали из них холсты, порой настолько отменного качества, что один из авторов XVI в. сравнил их даже с голландскими [411, с. 361]. Из волокон агавы делали также веревки, пояса, тряпичные сандалии (ацт. cactli; совр. huarache), а после испанского завоевания и отдельные детали конской сбруи [152, с. 382; 203, с. 292; 305, с. 100].

Хлопок, как уже отмечалось, в Мексиканской долине не возделывался, поэтому либо готовые изделия, либо сырец туда доставляли с юга, и обработка хлопка-сырца велась уже ацтекскими мастерами. Для изготовления нити использовалось веретено (ацт. tzaualoni), состоящее из стержня и диска (ацт. malacatl). Конец веретена помещали в сосуд, чтобы удобнее было вращать, однако искусные мастерицы могли прясть даже при ходьбе. Диск веретена делали из разных материалов (например, еще в тольтекский период его изготовляли глиняным), часто украшали узорами [137, т. 1, с. 89; 146, с. 6].

Ацтекские ткачихи работали на станках двух типов. Один из них (до сих пор используемый в отдельных местах Мексики) зафиксирован на рисунках кодексов. При его функционировании один конец с основой прикреплялся к поясу ткачихи, а другой — к дереву или столбу. На севере Мексики преимущественно использовался станок другого типа — в виде жесткой рамы определенных размеров. Конечный продукт в обоих случаях представлял собой сравнительно короткий и узкий кусок ткани, который мог использоваться без какой-либо доработки (см. рис. 47, 51).

Несмотря на сравнительную простоту и даже примитивность технологии, индейские ткачи создавали прекрасные ткани, похоже, даже разные по текстуре. Речь идет, прежде всего, об использовании при их изготовлении пуха кроликов и перьев птиц. Кроличий мех либо специально пряли, либо добавляли при прядении хлопковой нити. Использовали пух с брюшка, поэтому он не терял качеств при стирке, сохранял шелковистость; изделия из пуха кролика (ацт. tochomitl) были или естественного цвета, или крашеные [152, с. 377-378; 156, с. 5-6; 212, т. 3, с. 228; 305, с. 103]. Один из авторитетных раннеколониальных авторов, еще имевший возможность видеть такие изделия, писал даже, что индейская нить из пуха кролика лучше сделанной в Испании [305, с. 103].

Перья же птиц просто вплетались в ткань в процессе ткачества, при этом в качестве дополнительного орудия использовали иглы (шипы) агавы [152, с. 382; 203, с. 292].

Когда речь заходила о качестве тканей, в источниках упоминалась и вышивка [14, т. 1, с. 144], но, насколько известно, ткань с использованием золотой (и тем более шелковой) нити индейцы стали производить только после испанского завоевания.

Использование тканей ацтеками было весьма разнообразным. Делали (в том числе и на продажу) различные покрывала, простыни, ковры, накидки и пр. [212, т. 3, с. 228; 411, с. 360]. О стенах дворца Мотекусомы II, обитых «обоями из чудесной ткани», писал Б. Диас. Он же сообщал об обтянутой тканью мягкой мебели, которой пользовался тлатоани, о столе, покрытом «тончайшей белой материей». Им же при описании трапезы Мотекусомы II упоминаются полотенца и салфетки [14, т. 1, с. 133, 142] (см. также [152, с. 380]. Особого размера куски хлопковой ткани использовались и как средство обращения в торговле. Но, конечно, главное назначение тканей было связано с изготовлением одежды, которая, надо сказать, не отличалась большим разнообразием и тем более сложностью форм.

Производство одежды у индейцев не включало такие операции, как крой или шитье (кстати, и Старый Свет вплоть до раннего средневековья не знал кроя), так как ацтекские одежды состояли из несшитых кусков ткани, драпировавших тело в виде набедренных повязок, плащей, накидок, юбок. Иными словами, основу составлял одинарный кусок ткани, разница состояла лишь в его размере, качестве и цене.

В доиспанский период главный элемент мужской одежды составляла набедренная повязка, маштлатль (ацт. maxtlatl), в развернутом виде напоминающая большой платок; иногда ее дополняли украшениями в виде кисточек. Второй важный элемент мужской одежды — мантия, или накидка (ацт. milmatli, tilma, tilmatl). Накидки варьировали по цвету, качеству, могли иметь кайму, бахрому. Зимой носили накидки, подбитые пером. Состоятельные люди обычно имели 2-3 таких плаща-накидки.

Знать носила одежду из хлопка, низшие слои общества обходились одеждой из волокон агавы. Это объяснялось не только социальными запретами, но и элементарной дороговизной. Впрочем, и ткань из волокна агавы, как уже отмечалось, могла быть выделана с большим мастерством. Нужно отметить также, что одеяния из волокон агавы сохранили обрядовое значение. Так, во время ритуала интронизации тлатоани его облачали в самые дорогие одежды, обувь, украшения, но на плечи ему накидывали плащ из волокон агавы, украшенный золотыми деталями.

Основу женской одежды в доиспанский период составляла рубаха-юбка (ацт. huipilli) типа накидки. В зависимости от традиций, материального достатка, а также времени года индеанки надевали одновременно 2-4 таких накидки разной длины, в результате на них оказывалось несколько выступающих одна из-под другой юбок, перехваченных иногда специальным кушаком (ацт. nelpiloni). Знатные женщины в торжественных случаях надевали особые одеяния (ацт. quechquemitl), известные также тем, что ими обряжали статуи богинь. Впрочем, первый вид одежды предпочитался на юге, в то время как второй — на севере и в горах [152, с. 377; 153, с. 5-6; 201, с. 336-337; 305, с. 103; 351, т. 3, с. 127, 134-135].

Головных уборов обычно не носили (завязывая при этом волосы узлом), но с учетом климата и времени года могли носить головной убор «типа наших шапок из пуха разного цвета», как писал один из раннеколониальных авторов [152, с. 376].

Прядение и ткачество было женским занятием, хотя, как считают некоторые исследователи, не исключительно женским [14, т. 1, с. 144-145; 36, с. 37; 201, с. 337].

Исторически сложилось так, что в ацтекском государстве лучшие ткани производили не там, где рос хлопок. Самые тонкие хлопчато-бумажные ткани производились в г. Тескоко [305, с. 99]. Более простые, но зато более добротные поставлял г. Костатлан (расположенный за пределами Мексиканской долины, на территории нынешнего штата Веракрус) [14, т. 1, с. 145]. При изучении археологами около 600 ацтекских веретен, обнаруженных при раскопках в Мексиканской долине, выяснилось, что только в одном из семи обследованных районов (в окрестностях Шочимилько) большинство из них (78,3%) предназначалось для обработки хлопкового сырья, во всех остальных местах — от 15,2 до 38,5%, остальные же служили для обработки волокон агавы [324, с. 214]. Это еще раз подтверждает, что как сырье агава была более доступна, нежели хлопок.

Тесно связанной с ткачеством была работа с пером, однако в отдельных видах она превратилась в самостоятельный род деятельности (см. рис. 48). Занятые ею мастера — амантеки (ацт. amanteca, amantecatl) — достигли больших высот, как заверяли раннеколониальные источники, их изделия красотой превосходили «всякое человеческое воображение» [137, т. 1, с. 89; 411, с. 360]. Действительно, ацтекские изделия из перьев или с их использованием нередко из категории ремесленных по праву попадали в разряд произведений прикладного искусства.

Создание изделий с использованием перьев принадлежит к древним ремеслам не только Мексики, но и Месоамерики в целом. Известно достаточно памятников, где боги или иные персонажи изображены с предметами, изготовленными с использованием пера (см. рис. 1). Наиболее ранние изображения на памятниках искусства изделий из перьев относятся еще к доклассическому периоду истории Месоамерики (пример тому — стела 10 из Каминальхуйю, в Гватемале, датируемая 35 г. до н.э. — 36 г. н.э.; на ней — прекрасное изображение плюмажа). Возможно, что месоамериканский вариант традиции по работе с пером возник именно у майя еще в доклассический период [74, с. 140 — 141] по той хотя бы причине, что в тропиках обитало достаточно птиц с разноцветными перьями. В дальнейшем эта традиция была продолжена сапотеками, миштеками. В пределах Мексиканской долины и сопредельных с ней территорий данное ремесло, граничащее с искусством, было развито далее создателями классической культуры Теотиуакана, в послеклассический период — тольтеками и, наконец, заняло заметное место в материальной культуре и искусстве ацтеков. Даже в раннеколониальный период, используя перья, создавали изображения святых, украшения для алтарей и т.п. [212, т. 3, с. 229]. Прекрасный пример изделия из перьев, сохранившегося с доиспанских времен, — так называемый плюмаж Мотекусомы II, хранящийся в Венском музее. Изделия из перьев, равно как и отдельно перо, были в ацтекском государстве предметом торговли, объектом дани (см. рис. 51).

Чаще всего использовали перья уток и гусей, как диких, так и специально для этих целей содержащихся [212, т. 3, с. 229; 351, т. 3, с. 155]. Для изготовления более дорогих изделий применялись перья экзотических тропических или просто более редких птиц. Их либо доставляли как трофей или дань, либо получали через посредство торговли из более южных областей нынешней Центральной Америки (преимущественно из районов современного Чиапаса, а также Гватемалы). Среди наиболее ценимых, но потому и наиболее дорогих были зеленые перья кетсаля (ацт. quetzal или quetzaltototl, попугая (ацт. toztli), розовой и серой цапли (ацт. aztatl) и др. [74, с. 124 — 125;351, т. 3, с. 91-92].

Перо очищали (замачивая) с помощью глины, в результате чего оно становилось «мягким, как хлопок». После этого его использовали непосредственно в производстве тех или иных изделий. Как уже говорилось, перо применяли при изготовлении ткани: его либо добавляли в нить — как хлопковую, так и из агавы (особенно любили ткань из волокна агавы с пером женщины отоми), либо подкладывали при работе на ткацком станке [351, т. 3, с. 155]. Весьма распространено было украшение перьями готовых изделий, к которым перья прикрепляли клеящими веществами (в том числе и с помощью чапопоте).

Нельзя не упомянуть о мозаике из перьев — настоящих живописных полотнах, прекрасных произведениях искусства. Используя разноцветные перья, мастера таким образом изображали животных, цветы, запечатлевали образы правителей и многочисленных богов. Перья составляли часть украшений и атрибутики правителей и статуй богов [14, т. 1, с. 34, 341-342; 153, с. 6-7; 212, т. 3, с. 229; 351, т. 3, с. 82]. Так, один из раннеколониальных авторов, описывая детали ритуального одеяния, связанного с культом богини воды, сообщал, что на ее имперсонатора в ходе церемонии надевали головной убор из перьев белой цапли [173, с. 212]. Перья использовались при изготовлении поясов, украшений для рук, ног и др. [351, т. 3, с. 81]. Особые знаки отличия, сделанные в том числе и руками амантеков, носили воины, прославившиеся в бою. Легко представить, сколь живописно выглядел воин, головной убор и оружие которого были украшены знаками его боевых заслуг. Амантеки делали и различного рода штандарты, под которыми воины шли в бой.

Учитывая огромную роль ритуальной стороны в жизни древне-ацтекского общества, можно предположить, сколь многочисленными и разнообразными были и торжественные или ритуальные одежды, созданные с использованием перьев дорогих или редких птиц. Они имели свои специальные названия: «божественный костюм» (ацт. tequemitl), «костюм из перьев кетсаля» (ацт. quetzalquemitl), «костюм из перьев колибри» (ацт. uitziliquemitl), «костюм из голубых перьев» (ацт. xiuhtocoquemitl). В такие одеяния обычно облачали статуи богов [351, т. 3, с. 81], но не только их. Многие из таких костюмов вместе со специальными штандартами — головными уборами определенной формы и вида (прикреплявшимися в случае необходимости к спине или плечам) надевали, в частности, воины, жрецы и др. Известно до 12 видов таких головных уборов. Одни из них делались в подражание реальным или мифологическим существам и персонажам (см. рис. 51 и 70, где представлены шлем-убор в форме черепа [ацт. tzitzimitl] и шлем «собачья голова» [ацт. quaxolotl]. Другие сходные головные уборы были более свободными по форме (плюмаж, «сплющенный из перьев кетсаля» [ацт. quetzapatzactli]; его форма в виде большого гребешка заимствована ацтеками у народов перешейка Теуантепек; считалось, что тлатоани Ауитсотль предпочитал его остальным).

Важным элементом торжественного одеяния были и богато украшенные щиты, на которых выделено до семи видов традиционного орнамента (см. на рис. 51 щит «хуастекский с перьями кетсаля» [ацт. quetzalcuexyo], а также «греческий» [получивший у современных ученых такое название по характеру орнамента], ацтеки его называли quetzalxicalcoliuhqui; ср. рис. 70). Все эти изделия изготовлялись как в центре (например, в Тлателолько, Петлакалько, Куаутитлане), так и на юге (например, в Точтепеке) [74, с. 120-145; 137, т. 1, л. 52, 67].

Особый предмет для разговора — красители. В Мексике они использовались как органического, так и неорганического происхождения. Один из раннеколониальных авторов писал, что индейские краски — удивительная вещь: их делали из листьев, цветов, корней и пр. [389, т. 4, с. 349]. О продаже на рынках разнообразных красителей сообщал Б. Саагун [351, т. 3, с. 142], а еще раньше ее наблюдал сам Э. Кортес [156, с. 73]. Краски использовались широко — при окраске тканей, кож, дерева, нанесении рисунка на керамические изделия, при писании (составлении) кодексов и др.

Среди красителей животного происхождения наиболее важной считалась кошениль (интенсивно-красного или темно-малинового цвета), получаемая из высушенных телец насекомых (от их названия происходит и само слово «кошениль»49), живущих на кактусе (опунции). Кошениль производили и в Мексиканской долине, и в сопредельных районах Тлашкалы и Пуэблы. Испанское завоевание стимулировало производство, большая часть продукции шла в Испанию. В то время центром производства кошенили стала Оахака [153, с. 6; 201, с. 354; 351, т. 3, с. 341].

Краска желтого цвета органического происхождения («желтый бальзам») носила название ахин (ацт. axin)50. Ее получали из личинок, живущих на дереве местной породы. Личинок собирали, подогревали на огне, а выделявшуюся при этом массу собирали на лист кукурузы и заворачивали. Ахин использовали и как медицинское средство: он долго сохранял тепло, поэтому путники мазали им ноги, чтобы уберечься от холода, а также чтобы кожа на них не трескалась; мазали губы, чтобы они не обветривались и не трескались; при подагре на больное место клали либо чистый ахин, либо смеси с особой травой (ацт. colotzicaztli) [351, т. 3, с. 152].

Краски растительного происхождения гораздо многочисленнее и разнообразнее, а некоторыми из них продолжают пользоваться до сих пор. Один из раннеколониальных авторов писал, что краски индейцы делали также из цветов (лепестков и пыльцы) и когда художник хотел очистить кисть, то просто облизывал ее [305, с. 86]. Из тропических районов доставляли хорошую желтую краску (ацт. xochipalli), получаемую из особых цветов и называвшуюся «краска из желтых цветов» [351, т. 3, с. 342]. Из «голубых цветов» получали синюю и голубую краску (ацт. matlalli) [351, т. 3, с. 342], а также светло-голубую (ацт. texotli или xoquic); в такой цвет любили красить одежды [351, т. 3, с. 343]. Для ее получения из тропического растения, называвшегося по-ацтекски xiuhquilitl, выжимали сок, который затем выпаривали [351, т. 3, с. 343]. Кстати, в медицинских и гигиенических целях жидким кремом, приготовленным из этого растения, смазывали голову [351, т. 3, с. 154 — 155].

Оранжевую краску получали из семян растения, названного в источнике achiyotl. Черную краску (ацт. tlilli) получали несколькими способами. Чаще всего ее роль исполнял угольный порошок, получавшийся при сжигании сосны, пальмы. Пальмовый краситель (ацт. tlilliocotl) приготовляли в особом сосуде (ацт. tlicomalli). Использовали его не только как краску или чернила, но и как медицинское средство [351, т. 3, с. 343]. Роль черной краски выполнял и каучук (обычно им мазали лица идолов), и размельченная и размоченная в воде древесина дерева, называвшегося по-ацтекски uitquauitl. Краситель из нее получался не очень хорошего качества, и его смешивали с квасцами и другими красителями [351, т. 3, с. 342]. Красный краситель извлекали из некоего бразильского дерева, а также получали, сварив вместе с квасцами и другими добавками листья растущего в жарких районах Мексики кустарника, который ацтеки называли tezoatl [351, т. 3, с. 342 — 343].

Из красок неорганического, минерального происхождения использовались составы, получаемые из окиси железа, окиси меди [351, т. 3, с. 142], красная охра (ацт. tlachichilli), которой обычно мазали свои лица жрецы во время ритуальных действий (этот цвет означал кровь, а также ассоциировался с огнем и солнцем). Она же использовалась для окраски стен, керамики (придавая приятный оттенок и блеск). Использовалась как краска белая (голубая), а также «черная» глина (ацт. palli). Желтую краску получали из особого «желтого камня» (ацт. tezocacahuitl, ею особенно часто пользовались художники [173, с. 120; 351, т. 3, с. 142, 343, 349].

Во время раскопок в районе Мексиканского залива археологи часто встречают фигурки из глины, сделанные еще 2 тыс. лет тому назад. Их детали акцентированы, подчеркнуты с помощью черной краски. Первые сообщения о ней содержатся в кодексах и документах XVI в., которые называют ее чапопоте (ацт. chapopote, chapopotle). Этим словом обозначали битум, который представляет собой сырую нефть, долгое время находившуюся под воздействием воздуха. Это вязкое пахучее вещество проступало в виде прожилок и комков на поверхности земли (например, на песчанике, известняке). В Мексике чапопоте встречался часто, особенно на побережье Мексиканского залива в районе Тамаулипас. Использование его началось по крайней мере с VI в. до н.э.

Индейцы Мексиканского залива, не зная, естественно, причин и условий появления чапопоте, утверждали, что его «выбрасывает на берег большая вода» как «тину» или «грязь». Они считали, что чапопоте — морского происхождения и его выбросы связаны с фазами луны. Во «Флорентийском кодексе», одном из источников работы Б. Саагуна, представлен индейский рисунок, на котором изображен процесс сбора чапопоте: человек с платком, завязанным в узелок, подбирает руками его куски.

Обилие чапопоте на рынке свидетельствует о том, что он широко использовался ацтеками, хотя точно известно, что они не раскрашивали скульптуры, как это делали жители побережья Мексиканского залива. Только один раз упоминается использование чапопоте в ритуальных целях — во время праздника богини плодородия Чикомекоатль [34, с. 335-337; 188, т. 2, с. 61; 351, т. 3, с. 151].

Наиболее разнообразно чапопоте использовался в медицинских целях. У Б. Саагуна приведен длинный и сложный рецепт приготовления согревающего пластыря, применявшегося при мышечных болях, воспалениях, растяжениях и т.п. [34, с. 338; 351, т. 3, с. 339 - 341]. Смешивая чапопоте с ахином («желтым бальзамом»), получали эластичную пахучую смолу — чикле (ацт. chicle), которую жевали почти повсеместно. Она была своего рода зубной пастой — отбеливала, очищала и укрепляла зубы, уничтожала дурной запах изо рта.

Кстати, такое же название имел и «истинный чикле», жвачка растительного происхождения. Она делалась из смолы особого дерева chicozapote, растущего в тропической сельве и давшего название самому составу. Индейцы хорошо различали эти два вида жвачек. Так, в то время как ароматическую смолу из чапопоте намазывали на голову во время головной боли, чикле растительное подобным образом никогда не применялось; но растительное чикле использовали как средство от чесотки. Другой медицинский эффект, приписываемый чикле из чапопоте, — способность вылечивать насморк, от которого, надо сказать, многие страдали в нездоровом климате озерного Теночтитлана. Использовали его и как успокоительное средство51.

Иногда чикле намазывались для того, чтобы привлечь к себе внимание. Правда, это делали чаще проститутки, реже незамужние девушки, но замужние женщины и вдовы никогда не пользовались чикле публично. Если мужчина намазывался чикле и выходил на народ, то о нем складывалась дурная слава (полового извращенца, нечистоплотного человека и т.п.). Использовали чапопоте и в качестве смягчающего средства при курении табака. Изготовители продавцы табака создавали смесь, которая включала различные сорта табака, ароматические растительные добавки (в том числе и лепестков цветов), ваниль, а также особые корни и грибы, обладающие наркотическими свойствами. Эту смесь курили в целях приобретения душевного спокойствия и вызывания приятных ощущений. Чапопоте использовали и в ремесле: так, мозаика прикреплялась к основе с его помощью [34, с. 340-342; 104, с. 180; 351, т. 3, с. 151-153, 342]. Чапопоте смешивали с копалом, поджигали и окуривали образа богов, полагая, что запах дыма им приятен.

Выше уже упоминалось, что обычным явлением было смешивание красок для получения самых разных оттенков. Например, когда в кошениль добавляли немного голубой глины или кукурузной муки, то получали уже несколько смягченный, а не темно-малиновый оригинальный цвет; этот цвет назывался «пепельная кошениль» (ацт. tlapalnextli). Известна была «фальшивая кошениль» (когда в нее добавляли высушенные и истолченные листья кактуса-опунции), изготовление ее считалось надувательством [351, т. 3, с. 342]. «Желтый бальзам» (ахин) в смеси с растительным чикле давал состав цвета киновари, имевший собственное название (ацт. tzictli); иногда к нему добавляли охру [351, т. 3, с. 342]. Вообще же любимыми цветами у индейцев были желтый и голубой [305, с. 86].

Краски продавали сухими, жидкими, а также в виде лепешек или мелков, которые можно было использовать как карандаш. Так, мелок из краски желтого цвета назывался «тесто из желтых цветов» [351, т. 3, с. 142, 342].

Производство красителей было поставлено на широкую ногу; ими не просто торговали, это было занятием специальных торговцев (ацт. chquipantlacatl) [351, т. 3, кн. 10, гл. 21].

Интенсивная военная деятельность государства требовала большого количества оружия, поэтому производство его было важным видом ремесла. Надо иметь в виду, что особенностью ацтекского оружия было то, что оно предназначалось главным образом для самозащиты, а также для взятия врага в плен, а не его убийства в бою [212, т. 4, с. 132]. При изготовлении как защитного, так и наступательного оружия использовались дерево, кожа, ткани, вата, перья, золото, серебро, медь. Колюще-режущую функцию выполняли камень и кость [152, с. 373; 212, т. 3, с. 218]. При изготовлении оружия широко использовали разнообразные клеи. Иногда мастера добавляли в клей (например, cacotle) кровь наземных животных и птиц, а также песок (ацт. teuxale — особо прочный по структуре, «жесткий, как алмаз»). Такой клей приклеивал «навечно», и оружие при ударе не рассыпалось и не портилось; им прикрепляли друг к другу все детали оружия [212, т. 2, с. 217-218].