Другим важным параметром является уровень урбанизации, достигнутый обществом, или, гово­ря другими словами, наличие городов (civic по-латыни - городской, гражданский). Что же, в таком случае, считать городом? Французская исследовательница К. Нидерберже предпочитает использо­вать понятие ранние цивилизации и считает, что ранние цивилизации, в т. ч. и в Мезоамерике, начинаются с появлением городов, которые становятся центрами региональной интеграции (столица­ми). Для таких городов-центров, по ее мнению, характерны следующие признаки:

- развитые политические и религиозные институты;

- четкая социальная дифференциация;

- планировка монументальных архитектурных комплексов;

- группы специализированных ремесленников (профессиональных мастеров);

- контроль над региональной и межрегиональной торговой сетью;

- интеллектуальные достижения, такие, как кодифицированная иконография, отражающая иде­ологию и значимые события, математика, астрономия и др.

По мнению К. Нидерберже, сложение городских центров и ранних цивилизаций (к числу которых относятся Сан-Лоренсо и Ла-Вента) происходит в Мезоамерике уже к 1200 г. до н. э.[282]. Мнение К. Нидерберже поддерживает и Р. Дил, указывая, что уже Сан-Лоренсо соответствует перечисленным шести условиям на столетия раньше, чем любой другой центр в доколумбовой Америке[283].

Более осторожно подходит к этому вопросу С. Эванс, автор опубликованной в 2004 г. моногра­фии «Древняя Мексика и Центральная Америка. Археология и культурная история». Она определяет цивилизацию по следующим группам признаков:

- распределение продуктов земледелия (от непосредственных производителей к представите­лям элиты и профессиональным ремесленникам);

- трехуровневая (как минимум) система поселений (с городами на первом уровне);

- экономическая организация (доступ к ресурсам, разделение труда, торговля);

— политическая организация (легитимные правители, контролирующие все сферы внутренней и внешней жизни общества);

- социальная организация (стратификация общества, экономический статус);

- идеологические принципы (религиозная система, публичные церемонии), интеллектуальная традиция (системы фиксации информации, астрономия, математика, календарь), искусство (мону­ментальная публичная архитектура, оригинальный художественный стиль)[284].

По мнению Эванс, ольмеки имели оригинальный художественный стиль и монументальную архитектуру, но их центры не были городами, а письменность и календарь существовали в на­чальной стадии. Ольмекская элита составляла влиятельную группу, но социальная структура в большей степени соответствовала ранжированному, нежели стратифицированному уровню рас­слоения общества. Исходя из этого Эванс определяет статус ольмекской цивилизации как «зарождающейся»[285].

Статус ольмекской культуры напрямую связан с другой, не менее важной проблемой - пробле­мой характера и степени влияния ольмеков на соседние районы Мезоамерики.

Сторонники «материнской культуры», или, как их еще называют, представители «школы оль­мекской материнской культуры» (Olmec Mother Culture School, OMCS), со времен М. Коваррубиаса и А. Касо усматривают в ольмекской культуре первую мезоамериштскую цивилизацию, распрост­ранившую свое влияние (политическое, экономическое, художественно-эстетическое) на обширные территории и сыгравшую решающую роль в эволюции на этих территориях социально структуриро­ванных земледельческих обществ (сложных вождеств). Предполагается, что именно ольмеки, заин­тересованные в различных видах импортного сырья (обсидиане, жадеите, серпентине, охре, базальте, какао, соли, и др.), инициировали активные торгово-обменные контакты с ближними и дальними сосе­дями, подкрепляя свои долгосрочные намерения распространением предметов роскоши, художествен­ного стиля, религиозно-мифологической системы, а также установлением «династических» браков с представителями местной элиты[286].

Оппоненты, начиная с известного маяниста Э. Томпсона и его коллег, считают, что ольмекскую культуру нельзя рассматривать как «базовую» мезоамериканскую цивилизацию. По их мнению, с раннеформативного периода, параллельно с ольмекской культурой, а в ряде районов Мезоамерики и ранее, развивались оригинальные и вполне состоявшиеся самостоятельные раннеземледельческие общества (вождества), объединявшие значительное количество поселений и центров, имевшие свои ритуально-обрядовые комплексы, архитектурные и скульптурные традиции, контролировавшие ис­точники стратегически важного сырья и транзитную торговлю. Согласно этой же точке зрения, архе­ологически фиксируемые в Ольмане культурные изменения (экономические подъемы и спады, упа­док и угасание крупных центров, депопуляция территории в позднеольмекское время) обусловлены влиянием именно внешнего фактора. Таким образом, ольмекская культура - не «материнская культу­ра» и даже не «старшая сестра», а всего лишь «равная среди равных»[287].

Как справедливо указывает М. Ко, при отсутствии письменных источников для окончательного ответа об уровне социально-политической организации ольмекского общества одних только археоло­гических материалов может оказаться недостаточно. В частности, это касается определения степе­ни зависимости основного земледельческого населения от элиты, совершенства механизмов классо­вой эксплуатации, существования армии, полицейских и бюрократических структур и др.[288]

Как уже указывалось в разд. 1, изделия и скульптура, выполненные в «ольмекском стиле», были выделены археологами в 1930-1990-х гг. по многочисленным памятникам раннеформативного и сред­не формативного времени в центральной части Мексики (поселения Тлатилько, Тлапакойя, Лас-Бокас), в штате Морелос (крупный центр Чалкатзинго), в штате Герреро (Хустлауака, Окстотитлан, Теопантекуанитлан), в штате Чиапас (Пасо-де-Ла-Амада, Чиапа-де-Корсо, Мирадор / Плюмахильо, Падре Пьедра, Санта-Роса, Пихихиапан, Сан-Исидро), в Гватемале (Ла-Бланка, Абах-Такалик, Эль-Месак), в Сальвадоре, Гондурасе и Коста-Рике (рис. 136, 137).

Для подробного рассмотрения всех упомянутых памятников и деталей этой интереснейшей теоретической полемики потребовалась бы отдельная книга, поэтому мы остановимся лишь на общей ее характеристике[289]. Можно сказать, что дискуссия ведется по нескольким направлениям (сюжетам). Первый такой сюжет - это проблема соотношения понятий «стиль» и «культура». Для сторонников OMCS «ольмекский стиль» - это диагностичная черта ольмекской археологи­ческой культуры (рис. 138). Для их оппонентов «стиль» не может быть связан с «культурой» авто­матически, и, в целом, многие артефакты, относимые по традиции (или по причине отсутствия более удобного термина) к «ольмекскому стилю», никакого отношения к «археологической культу­ре района Мексиканского залив» не имеют[290]. Отдельные авторы вообще отрицают само существо­вание «ольмекского стиля».

Другой сюжет дискуссии - понятие «ольмекские горизонты». Само по себе это понятие широко приме­няется в мировой археологии при корреляции комплек­сов и памятников. Если обратиться к североамерикан­ской археологии, то одно из классических определе­ний «горизонта» появляется еще в работе Г. Уилли и Ф. Филипса «Метод и теория в американской археоло­гии»: «Подразумевается, что археологические раско­пы, связанные общим горизонтом, приблизительно од­новременны...»[291]

По отношению к ольмекам термин впервые об­наруживается в работе Ф. Дракера 1952 г. («горизонт Ла-Вента»). Однако он применятся автором лишь для района Мексиканского залива и, фактически, как си­ноним понятий «период» или «фаза»[292]. В более широ­ком значении этот термин стал использоваться М. Ко после исследований в Сан-Лоренсо во второй полови­не 1960-х гг. М. Ко пишет о раннеформативном гори­зонте «Сан Лоренсо» (1150-900 гг. до н. э.) и среднефор-мативном горизонте «Ла-Вента» (900-400 гг. до н. э.), отличительными чертами которых являются специ­фические типы посуды, керамические фигурки, изде­лия из жадеита и др.[293]

Одновременно с этим другие специалисты стали применять термин «горизонт» при описании характер­ных для ольмекского стиля изделий в разных районах Мезоамерики. Например, Д. Грин и Г. Лоув выделяют «раннеольмескский» и «позднеольмекскии» субгори­зонты по археологическим материалам Чиапаса[294]. Дж. Хендерсон говорит об ольмекских горизон­тах с «черной керамикой» («Olmec Blackware horizon») и с «белой керамикой» («Olmec Whiteware horizon») для раннеформативного и среднеформативного периодов в штате Герреро[295]. Б. Прайс по аналогии с южноамериканской системой периодизации (исключающей использование культурных наименований) предложила для Мезоамерики «Ранний горизонт» (с четырьмя подразделами) для периода 1300-800 гг. до н. э. и «Первый промежуточный горизонт» (с 11 подразделами) для перио­да 800-200 гг. до н. э.[296]

Одно из наиболее емких и интересных определений «археологического горизонта», используе­мых сторонниками OMCS, звучит следующим образом: «Археологические горизонты - это короткие эпизоды интенсивного взаимодействия обществ, свидетельства которых остаются в археологичес­ких материалах .. .В случае с ольмеками представления и верования, адаптированные неольмекскими группами, находят отражение в форме и украшении сосудов, скульптуре, архитектуре, религиозной атрибутике, персональных регалиях и других элитных предметах...»[297].

Выделяется два таких «горизонта»: раннеольмекский (1200/1150-900 гг. до н. э.), связанный с влиянием Сан-Лоренсо, и позднеольмекскии (850-500 гг. до н. э.), соответствующий расцвету Ла-Венты[298]. По мнению большинства специалистов, именно торговля, а не завоевание, колонизация или религиозная экспансия, лежит в основе этих горизонтов. В рамках первого горизонта широкое распространение получили несколько форм сосудов и полые керамические фигурки, второй отмечен распространением характерных изделий из жадеита и серпентина, а также скульптурных и рельеф­ных изображений.

Отметим, что оппоненты использования термина «ольмекские горизонты» для Мезоамерики считают набор включаемых в них признаков субъективным, поверхностным и, в ряде случаев, не имеющим никакого отношения к ольмекам.

«Горизонты - это археологические конструкции, основанные на немногих основных чертах, выб­ранных специалистами. Эти черты не отражают сложных социальных феноменов и как маркеры горизонтов отделены от социального контекста. Более того, по самой своей структуре, горизонты никогда не могут дать ответов на сложные вопросы о древних обществах...»[299].

Вопросы остаются. Как и семь десятилетий назад ольмекские древности дают археологам, историкам, лингвистам и искусствоведам почву для интереснейшей теоретической дискуссии. Ее интенсивность и плодотворность напрямую зависят как от новых данных из нуклеарной зоны ольмекской культуры (район Мексиканского залива), так и от результатов археологических исследова­ний в Мезоамерике в целом. Но какие бы открытия не принесли будущие исследования, все учас­тники дискуссии сходятся в том, что ольмекская культура была ярким и своеобразным явлением в доколумбовой истории Мезоамерики. В той или иной форме достижения ольмекской культуры пе­режили своих создателей и составили то, что специалисты называют «ольмекским наследием» (Olmec Legacy)[300].

«Ольмеки передали свое наследие последующим культурам, но равно как ребенок не является клоном своей матери, так и наследники Материнской Культуры не были копией ольмеков...»